Прислоняю голову к стеклу и скрещиваю руки на груди, отслеживая бег проводов над нами. Говорю:
— Мама никогда не рассказывала об отце. Я с детства любил Карфаген и не переваривал Рим — словом, считал себя истинным карфагенянином даже тогда, когда мы переехали на Британские острова... Но я и мама общались ужасно мало и ужасно редко. В свободное от школы время я либо играл в футбол, либо окукливался над книжками про войны древнего мира, когда ситявые ловили и били меня. А мама работала почти без выходных. В трёх-четырёх местах, с раннего утра до позднего вечера.
— Би-и-или? — Гриз удивлённо вскидывает брови. — Ты ж вроде крепкий мальчик.
— Ну, — говорю, — я подкачался уже в Ма-шесть, а до того был так себе бойцом. — Продолжаю: — В конце концов мама начала пить и попала под поезд. Я так и не узнал, самоубийство это было или несчастный случай. Киран пришёл через три дня.
— Бедняжка, — жалеет меня Гриз. — Ты остался совсем один?.. Зато я на прошлой неделе встретила сестру. В Сенате. После того, как Марко завалил дуче. Он сказал, что Райк — помощница Макса Карони, губернатора Гельвеции, — в её голосе звучит раздражение. — Моя любимая старшая сестра, мой кумир и пример для подражания, работает на ставленника Ди Гримальдо. На врага нашей семьи. А может, и не только работает... Боги. В голове не укладывается. Даже не знаю, что и думать.
Шоссе уводит нас в сторону от озера, но его серые воды всё равно можно разглядеть сквозь редкую поросль осыпающихся каштанов.
Под монотонное шуршание шин рассказываю Гриз историю про выезд в Мерсисайд на матч «МЮ». Тогда мы с парнями ошиблись остановкой и высадились, распевая «Славься Манкуниум Юнайтед», прямо в толпе болельщиков «Ливерпуля». Вооружённые битами и арматурой скаузеры преследовали нас, и даже я, вполне храбрый тринадцатилетка, едва не намочил штанишки, когда спасался бегством. Это было за четыре месяца до смерти мамы. К тому моменту она уже крепко пила и даже не заметила, что я укатил со старшими ребятами в другой город.
— А ты боялась чего-нибудь в детстве? — спрашиваю.
Гриз задумчиво дымит, удерживая руль одной рукой и подперев щёку другой.
— Да, — говорит она наконец, зажимая сигарету между пальцами. — Было такое. Первой весной в учебном центре Ма-шесть, незадолго до этого мне тоже стукнуло тринадцать. В тот день я чувствовала себя как-то странно, а после лекции по самодельным взрывным устройствам забрела в туалет и обнаружила кровь на трусиках. Вот тогда я действительно испугалась не на шутку. Страшно было. Потом, конечно, стыдно, но сначала страшно.
— Так, обойдёмся без подробностей, — говорю.
И всё-таки решаюсь задать этот вопрос:
— Ты когда-нибудь жалела о вступлении в Ма-шесть?
Отхихикавшись и выбросив окурок, Гриз в мгновение ока становится серьёзной. Несколько секунд она молча смотрит вперёд, словно размышляет, докладываю ли я Кирану о её крамольных речах.
— В первое время я тосковала по обычной жизни. Тосковала по семье. А потом как-то обтесалась и привыкла. Конечно, чем старше я становилась, тем больше задумывалась над пребыванием в Ма-шесть... Будучи частью Ма-шесть, я смогу уничтожить всех, кто причинил зло моей семье. А потом...
А что потом? Что будет после мести? Я не успеваю спросить: Гриз тормозит на усыпанной бурыми листьями обочине.
— Будь добр, подай ожерелье из бардачка, — просит.
Сегодня вторник, и кругом ни души, только белое пятнышко одинокого катера бороздит просторы Комо.
— Чьи там запчасти?
— Доры Мейер. Чьи же ещё, — отзывается Гриз.
— Нет-нет-нет. — Я встряхиваю волосами. — Пять... Гриз, этот образ дискредитирован, опасно пользоваться им снова.
И выглядит как-то не очень. Вероятно, там что-то подгнило.
— Какой же ты трусишка, африканец, — говорит Гриз. — Мы просто заберём нашего приятеля и свалим. На сей раз всё почти что чинно-законно. Я даже убивать никого не буду… скорее всего.
Спасибо, успокоила.
Левая стрелочка на информационном щите уводит нас обратно к озеру. «Психиатрическая лечебница Девы Марии Пионской» — написано на нём. Психиатрическая лечебница. Киран дал понять, что в эвакуации Пациента 103 заинтересованы люди из высших эшелонов власти. Мы должны доставить его в убежище, где уже обретается Марко Ди Гримальдо. Какой псих мог заинтересовать больших чинов Лондиниума?
— И кто такой этот пациент сто три? — любопытствую я, пока тяжёлые металлические ворота контрольно-пропускного пункта откатываются вбок.