— Мы с Сильвио знали друг друга с детства. И наши отношения никогда не были здоровыми, — говорит сквозь газету император. — Семьдесят лет соревновались, кто кого поимеет. Я был левым, он — правым. Я болел за «Рому», он — за «Ювентус». Я увёл жену у его брата, а он упразднил империю и отправил меня в дурку. Признаться, после дурки я почти признал поражение... Как вернусь в Рим — первым делом поплачу на его могилке. А потом поссу на неё.
— Ходят слухи, будто ваш сын возвращается из Винланда. — Алёнушка делает затяжку. — Папарацци вроде бы засекли его по прибытии в Испанию. Про такое газета не пишет?
Дядя Константин вернулся в Европу, а я ничего об этом не знаю?
Император кашляет горько и зло.
— Костас... Он был нужен Европе тогда, семь лет назад. А вместо этого прохлаждался по другую сторону Атлантики в компании подружки-язычницы. Нет, не пишет. Пишет, что Сенат доверил диктаторские полномочия Франческе Ди Гримальдо. Папенькиной номенклатурщице, которую я впервые увидел годовалой плаксой на руках Сильвио. Отныне сам господь бог не спасёт страну от катастрофы.
Отсиживаясь в горах Гельвеции, сложно поверить, что где-то во внешнем мире бушует катастрофа. Я направляюсь к общему лежбищу и молча устраиваюсь справа от Вивула. Он забавно вздрагивает, словно чувствует себя неудобно, зажатый девушками с обеих сторон.
Google Maps — вот чем они заняты. Маленькая шпионская штучка, доступная каждому. Я вижу побережье Андалусии: синеву Средиземного моря, прибрежные горы и пятно Малаги. Ни разу там не бывала.
— Нафиг вам Испания? — спрашиваю.
— Так, ерунда... — уклончиво тянет Алёнушка и гибко потягивается. — Изучаем новый театр боевых действий. На всякий случай.
— К чёрту Испанию, — фыркаю. — Заглянем лучше домой.
Я устраиваюсь поудобнее на тёплом плече Вивула и, прогнав его кисть с сенсорной панели, тащу карту вверх, через все коричневые Пиренеи и Бискайский залив на север.
И — о боги! — этот запах. Мои глаза продолжают пялиться в экран ноутбука, а ноздри бесконтрольно раздуваются. Кудрявый карфагенский пудель пахнет прямо как отец. Таким же большим и сильным мужчиной, хоть и мальчишка ещё. Быть может, я схожу с ума, но в таких вещах не ошибалась никогда. Боги. Хочется прижаться покрепче и уснуть, словно мне снова четыре и я забралась в родительскую постель.
— Гриз, ты обнюхиваешь меня? — Настороженные ореховые глаза Вивула устремлены на мою макушку.
Говорю, сглотнув слюну:
— Что за бред. Смотри, твой Манкуниум.
Зелень Британских островов я видела слишком часто. Пролистываю это дело. Пролистываю Галльский пролив. Пролетаю над Лютецией, направляясь далее на восток мимо Белгики.
— Блядская Лютеция, — трагически изрекает император. — В мае семьдесят седьмого «Ювентус» выиграл финал Лиги чемпионов, и, пока я вручал туринской старухе её сраный кубок под овации злорадствующего Сильвио, Костас сбежал с Йоландой Тиль. Со стадиона, из Лютеции, из Европы, из жизни империи.
Отбросив покрывало, он принимается возбуждённо разгуливать взад-вперёд, сверкая обнажёнными ягодицами: худыми и бледными. Что и говорить, времена, когда Мануил Комнин был классным парнем, безвозвратно ушли. Алёнушка притворилась слепой, Вивул ревниво хмурится, а я максимально корректно напоминаю:
— Мой император, вы забыли надеть штаны.
Император громко ругается, раскапывая джинсы под грудой одеял. Добавьте сюда красную рубаху в клетку, и у вас сложится образ скорее канадского лесоруба, нежели римского императора. Он уходит в направлении уличного сортира, шлёпая босыми ступнями по изъеденному жуками-точильщиками паркету.
Августейшие эксгибиционисты больше не маячат перед глазами, и мы возобновляем виртуальное движение к цели. Вы можете сказать, что проще было бы открыть нужное место сразу, но согласитесь: так неинтересно.
Продвигаясь на восток, заглядываю в Мюнхен. Логово Конрада Хорнига. Я мысленно сбрасываю бомбы на Баварию, прокручивая карту севернее, пробиваясь сквозь паутину дорог и орнамент национальных парков. Франкфурт. Кёльн. Я уже знаю, что будет за столицей Нижней Германии. Из всей массы агломераций и конурбаций на Рейне мне нужна только одна. Среди серых и зелёных, как рисунок на камуфляжной ткани клякс появляется он — Дортмунд. И Зюбург, где находится родной дом, и все дороги, ведущие к моей начальной школе, и Хенгстайзе, по берегу которого мы с Райк бегали по утрам, и все те места, куда я так хотела вернуться.