— Ты не видела мой парик? — спрашивает Лульета.
Вытаскиваю из щели между стеной и шкафчиком массивный блондинистый парик, чуть обдуваю и кидаю ей.
— Спасибки, — благодарит она.
Всё пытаясь и пытаясь замазать глаза панды, Лульета рассказывает, что двадцать с хреном веков назад светлые волосы считались у римских матрон особым шиком. Добывали их приблизительно так: когда какой-нибудь легион уходил в поход на север — в Германию или Галлию, — солдаты срезали шевелюры убитых варваров. Эти трофеи можно было выгодно продать. А чуть позже, в Риме, богатые дамы закрепляли на макушках кучу волос с германских трупаков и хвастались новой охуенной причёской перед подружками.
Лульета говорит, поправляя парик:
— И вот теперь потомки этих людей называют нас, албанцев, дикарями.
Мы здесь — часть обстановки, антураж для туристов и заодно жёны Цезаря. Лульета играет Помпею, ну а я, видимо, Кальпурния.
Должность Цезаря вчера оставалась вакантной, так что мы с Лульетой расхаживали по Капитолийской площади, словно парочка долбанутых стерв, свергнувших супруга-диктатора. Увы, при этом мы не могли захватить власть, объявить холм нашими владениями и сбросить с Тарпейской скалы всех китайских туристов: власть в Риме и всей Европе уже узурпирована Сильвио Ди Гримальдо.
Какой-то парень заглядывает в открытую дверь раздевалки, движется по вытоптанному синему ковролину, зажав под мышкой свёрнутое тряпьё и стилос. Вероятно, ещё один студент, вынужденный выбирать между прикидами патриция и кассира общепита. Парень подходит ближе, становится под выгодным ракурсом точно под лампой и говорит:
— Привет, девочки! А я ваш новый Брут. — Добавляет: — Меня зовут Рокко, кстати.
Мы с Лульетой переглядываемся. Нет нужды запоминать очередное имя. Бруты тут сменяются слишком часто, даже чаще цезарей. Этот будет уже третьим за неполную неделю.
— Раздевалка для мужских персонажей там. — Палец моей коллеги указывает нужное направление. Рокко уходит, и Лульета хвастается: — Ты не поверишь, кого я подцепила прошлой ночью в «Гильдии».
Удивительно, как её вообще пускают в клубы такого уровня.
— ЗППП? — выдвигаю нейтральную версию.
Пахучий вьетнамский кроссовок пролетает мимо моего плеча и с глухим звуком врезается в деревянную дверцу шкафчика. Я без труда уворачиваюсь от столь медленного снаряда. Лульета сообщает:
— Парня.
Потрясающе.
— Этот парень представился как Марко, — говорит Лульета. — Но я-то поняла, что он не какой-нибудь там Просто-Марко, а Марко Ди Гримальдо, племянник дуче. И он уже пригласил меня на Рождество в Альпы. Офигеть, а?
Я задумываюсь над тем, как можно использовать данную информацию в интересах операции «Миллениум», а Лульета в последний раз критически осматривает себя в зеркале:
— Ладно, будем считать, что Помпея просто прибухнула вчера по поводу чьего-нибудь триумфа.
В понедельник директор музея объявил, что отныне аниматорам разрешается курить только в обеденный перерыв и только в специально отведённых помещениях, аргументировав это историческим несоответствием. «Тысячу лет назад, — сказал директор музея, — табака в Европе не было».
— Это незаконно, — говорит Лульета. — Этот ботаник не может что-либо запрещать жене Цезаря.
Музей Капитолийского холма — он как диктатура Ди Гримальдо в миниатюре: у тебя есть куча обязанностей, но нет никаких прав.
Ветер колышет наши парики. Дверь, ведущая на крышу Дворца сенаторов, украшена табличкой «только для персонала», так что мы курим прямо здесь, на виду у сотен китайских туристов и европейских школьников; с верхотуры все они кажутся разноцветными жуками, беспорядочно снующими туда-сюда по Форуму. Прямо по курсу выползают из руин Колизей и синеватые склоны Альбанских гор, за нашими спинами высится гигантский белоснежный рояль Витториано. Отсюда также можно проблеваться от предвыборной агитации на Виа дей Фори Империали: там куча билбордов, с каждого из которых Сильвио Ди Гримальдо обещает сделать Европу снова великой.
Прибывающие автобусы исторгают наружу всё больше людей. Я вижу и слышу туристов из Японии. Туристов из Индии. Школьников из Турина. Лульета замечает:
— Немного стрёмно идти туда без противочумного костюма.
Я забрасываю в рот несоответствующее исторической эпохе драже tic tac и передаю ей слова директора музея: увы, но в наши небезопасные античные времена противочумных костюмов и прочих средств индивидуальной защиты ещё не было.