— Да! — Лассе кричит, воздев руки вслед давно скрывшимся из поля зрения самолётам. — Я знал: однополчане не оставят бро в беде!
Снорри усаживается на пень, спиной к побоищу, и я опускаюсь рядом с ним.
— Вообще-то, мы шли спасать нашего сбитого пилота, — рассказывает Снорри. — И первым делом я подумал, что толпа римлян явилась по его душу. А потом узнал дочь Роланда Тиля в дикой девчонке на пне. Ты даже представить не можешь степень моего удивления. Те полторы минуты, пока шведские свистки заходили на цель, были самыми долгими в жизни старика.
Подчинённые Снорри разбрелись по полю брани, чтобы собрать выпавшие из убитых врагов артефакты. Один из них ещё жив и стонет, и скандинавский боец оказывает ему первую помощь — стреляет в голову из пистолета. Уже почти рассвело.
— Я счастлив, что смог хоть немного реабилитироваться за Портесмуду, — говорит Снорри. — А ещё больше рад видеть тебя сильной и взрослой.
— ...Восемьдесят, детка! — Появившийся возле пня парень громко восхищается собой и демонстрирует мне восемь пальцев. Антенны радиостанции весело болтаются, выглядывая из-за его спины. — Восемьдесят метров от дружественных сил, видала такое? Вот это я называю «непосредственной авиационной поддержкой».
Снорри отгоняет авианаводчика беззлобным пинком.
Другой молодой спецназовец наблюдает за тем, как единственный уцелевший с римской стороны — контуженная служебная собака XV легиона — грустно бредёт к лесу. Можно сфотографировать это и смело выдвигаться на Пулитцеровскую премию.
Снорри подмигивает:
— Между прочим, Ма-шесть по-дружески просила наше командование уничтожить тебя при встрече.
Узнаю родной гадюшник.
— Уж не знаю, что ты там натворила, но старик Снорри заранее гордится малышкой Гриззи. А Морриган определённо любит тебя, дитя.
Люблю Снорри, люблю Морриган.
Далеко на заднем плане всплывает тягучий голос Юсси:
— …Ок-кей, так-к и бы-ыть. С эт-того дня я дружу со шведскими лёт-тчика-ами.
Карфагенский пудель и шведская биатлонистка вновь отираются рядом — разглядывают одно из многих распростёртых в снегу тел. Аттила Орбан. Совсем забыла о нём. Аттила лежит навзничь с дырой в груди и раздробленной рукой, а в остальном выглядит вполне прилично. Когда я приближаюсь, Пернилла поворачивается, удерживая за цевьё закинутую на плечо винтовку.
— Чок-в-чок, — хвастается она. — Закрыла мишени с первой попытки. Держись, сучка Йоргенсен, я намерена взять реванш в следующем сезоне.
Вечно всякие случайные знакомые убивают моих врагов за меня. Даже обидно слегка, но обещания нужно выполнять — под слегка ошарашенным взглядом Вивула я беру и целую Перниллу в губы. На всякий случай поясняю:
— Это как бы «спасибо» от Акселя.
Пернилла прокручивает у виска палец свободной руки, а Вивул смотрит так, словно хочет спросить: «Не понял, мне сейчас ревновать или не ревновать?». Вместо ответа я подкидываю штык-нож, ловлю и протягиваю ему рукоятью вперёд со словами:
— Запчасти. Я хочу, чтобы ты разобрал его на запчасти.
Донесение XXVII
от: Вивул Заммит
кому: дорогой дневник
локация: Бавария, Германия
дата: три недели до операции «Миллениум»
Когда вертолёт закладывает вираж над западным берегом озера Аммерзее, под его брюхом появляются владения губернатора Германии. Через запотевшие стёкла иллюминаторов мы видим многие акры зелёных полей для гольфа и лабиринтов из кустарника, конюшни, теннисный корт и осушенный на зиму бассейн. Посреди этого богатого безобразия распласталось само поместье: домище под тяжёлым бурым панцирем керамической черепицы, его печные трубы, эркеры, башенки и плющ на стенах. За годы губернаторства Конрад Хорниг прочно обосновался в десятке богатейших людей Римской Республики.
Парковка перед крыльцом пестрит разноцветными крышами машин. Всё семейство съехалось на празднование девяностого дня рождения его главы. Среди полутора десятков других авто замечаю красную «Альфа Ромео». Алёнушка. Она уже здесь.
Пока я изучаю пейзаж внизу, Гриз заглядывает в противоположное окошко: там снеговые тучи плотными массами надвигаются на поместье, закрывая собой восточный небосклон. На охваченную гражданской войной Германию надвигается зима.
Наш вертолёт снижается над задним двором, нацеливаясь на большую «H» посадочной площадки, и Гриз громко говорит, перебивая гул мотора:
— Как будем выходить — пни меня. Отвесь хорошую пощёчину. Врежь покрепче.