Под зажигающимися фонарями и вечнозелёными зонтиками пиний мы шагаем наискосок в сторону Вилла Лаули, преодолевая бордюры и залежи мопедов. Моя напарница комментирует:
— Вот они, настоящие символы Италии. Чем дальше ты спускаешься по Сапогу на юг, тем больше становится мусора и долбаных мопедов.
Солнце к этому времени окончательно тухнет за горизонтом, так что ночной холод ощущается по полной программе. Похоже, наш пухлый метеоролог Джиджи оказался прав насчёт холодного ноября.
— Пятьдесят Восемь, — говорю ей, пиная листья, неаккуратно согнанные ветром на край парковой дорожки. — Плевать на Йобста Хорнига. Давай отправимся в центр, там по-любому веселее.
На улицах Манкуниума сейчас наверняка творится настоящее буйство злобных тыкв и блюющих тел в прокатных костюмах, но в этом унылом спальном районе Рима атмосфера праздника отсутствует как явление. Папа римский, дуче и пенсионеры не одобряют языческих традиций.
Пятьдесят Восемь сурово встряхивает растрёпанными волосами. Почти раздетые кроны деревьев тёмными щупальцами нависают над дорогой.
— Семь лет, — внезапно произносит она. — Послезавтра будет седьмой День усопших, а я до сих пор не нашла могилы родителей.
Я не совсем понимаю, как это связано с Хорнигом, но с потенциально опасными расспросами не лезу. Лишь интересуюсь:
— Ты была христианкой?
Пятьдесят Восемь закатывает глаза:
— Нет, глупый африканец. Моя мама была христианкой, а отец верил в старых германских богов. Я же… Родители никогда не навязывали нам какую-либо религию. И до переезда в Британию я только раздумывала над тем, стоит ли мне в кого-то верить.
На Вилла Лаули произрастает немного пальм, и, дабы слегка разбавить гнетущую атмосферу, рассказываю, что изначально этих деревьев в Италии не было: Гней Помпей привёз пальмы в Рим из Иудеи как раз незадолго до распятия Иисуса. Эти римляне вечно тащили всё к себе. Даже казнь через распятие на кресте они сплагиатили у персов.
Где-то сзади проносится пыльный чёрный катафалк: развалюха обдаёт окрестности звуковой волной из громыхающих колонок, прежде чем её кормовые огни исчезают в шлейфе из облетевшей листвы. Кто-то в XV муниципии всё же празднует с нами.
Не дойдя несколько шагов до виллы Хорнига, Пятьдесят Восемь останавливается.
— Гляди, как нынче живут друзья Ди Гримальдо. — Острый подбородок напарницы брезгливо указывает на десять часов. — Посмотри на этот омерзительно ровный газон, на выложенные камнем дорожки, наземные светильнички, мансарды. Даже флагшток с фашистской тряпкой есть. Спорим, что на заднем дворе у них найдётся бассейн с подсветкой? И это всего лишь жилище неудачника Йобста Хорнига, самого ничтожного из сынков старой мрази.
В разгар её тирады некая юная блондинистая особа в заляпанном бутафорской кровью белоснежном облачении весталки приветственно машет нам из-за забора.
Алёнушка, боевик Номер 61. Ещё один агент Ма-шесть в Риме.
Алёнушка внедрена под легендой ученицы по обмену из Новгорода — даже имя менять не пришлось. На лице нашей подруги много веснушек, и она улыбается зубами, а ещё у Алёнушки классные сиськи, что заметно даже под нарядом весталки. Так даже и не скажешь, что эта милая девушка может запросто скормить тебя медведю.
— И не смотри так, — говорю я Пятьдесят Восемь. — Наш брак — фальшивка, — напоминаю на всякий случай. — Мы просто напарники. Боевики Ма-шесть не должны ревновать друг друга.
Пятьдесят Восемь продолжает смотреть на меня так. Белки её немигающих глаз светятся на разукрашенном в чёрное лице. Тут я задумываюсь, где сейчас может находиться тот штык-нож от BM 59. Скрестив руки на груди, она изрекает:
— Да мне пофиг, глупый африканец. Можешь отношаться с Алёнушкой, я не против.
—...Марио! — Ивонн Ферчар движется в нашу сторону: её ведьмин колпак и крючконосая маска трупно-зеленоватого цвета. Когда Ивонн разводит руками, чёрная накидка делает её похожей на летучую мышь. — Как хорошо, что вы с Миникой пришли.
Девушки сближаются и целуют воздух возле щёк друг друга в таинственном женском ритуале приветствия.
Ивонн ещё и тридцати нет, но она уже доросла до директора школы и готовится возглавить партийную организацию муниципии. Думаю, это потому, что её отец — министр народного образования, а бабушка — сенатор от Аквитании.
— Ужасно мило, когда столь юные люди связывают себя узами брака. — Ивонн картинно прикладывает ладонь к сердцу.