— Нейротоксин ти-икс-четыре, — рассказываю. — От редких зверушек Амазонии и химической лаборатории Ма-шесть — к вашему столу.
Стулья опрокидываются, как костяшки домино, словно сбрасывая наездников. Оскар Хорниг пробует отползти прочь, пока его руки ещё могут цепляться за ворсистый белый ковёр. Вольфганг и Феликс задыхаются, штанина Герлаха пропитывается мочой. Алёнушка смахивает с курточки снег.
— Дальше не будет ничего, — повторяю громче. — Грядущее тысячелетие будет принадлежать Тилям и Дортмунду. А история Хорнигов заканчивается сегодня.
Я марширую от края до края, пинками и ударами сабли сбрасывая на пол бутылки и бокалы. Их девяностолетний старикашка, пружинящей походкой расхаживающий взад-вперёд по столу — последнее, что видят потомки Конрада Хорнига.
Вслед за Алёнушкой в дверях кабинета появляется заснеженный Вивул.
— Гриз, — говорит он, — ох, это самый стрёмный из твоих образов.
Нет смысла это отрицать. Мне остаётся лишь присесть перед ними в насмешливом поклоне, оперевшись на саблю, расстегнуть ожерелье и сказать:
— Я — женщина, и, значит, я актриса.
Гасите свет, опускайте занавес.
Вивул тычет в меня надкушенным куском торта.
— Учти, теперь уже я отказываюсь целоваться, пока ты не выкинешь те запчасти.
— Тише. — Алёнушка вдруг поднимает палец. — Кажется, здесь есть кто-то ещё.
Взбудораженная устроенным шоу, я не сразу улавливаю приглушённые всхлипывания, пробивающиеся сквозь какофонию агонии.
Алёнушка плавно выдвигается в сторону большого книжного шкафа, по пути переступив через тело медиамагната. Одной рукой она удерживает винтовку, а двумя пальцами другой тянет на себя нижнюю дверцу.
— ПАПА! — кричит ребёнок из шкафа.
Выскочившей наружу девочке лет семь-восемь на вид. Русые волосы собраны в высокие хвостики, а синее платьице с вышитыми зверушками уже перепачкано какими-то сладостями на животе. Девочка роняет блестящий свёрток — вероятно, подарок дедуле — и падает на четвереньки, ползком преодолевая последние метры, отделяющие её от Оскара Хорнига. Всё это время она кричит:
— Папочка, папочка!
А я сижу как идиотка, уперев дурацкую саблю в стол.
— Пожалуйста, помоги папе. — Слабенький подбородок девочки трясётся, на щеках блестят ручейки слёз. Она смотрит на меня с мольбой, будто я какая-нибудь злая волшебница, которую ещё не поздно перевоспитать и наставить на путь истинный.
Я в свою очередь укоризненно гляжу на карфагенского пуделя. Какого хрена, Вивул? Ты должен был проследить за их жёнами и детьми в зале. Оскар Хорниг — мертвец. Даже возжелай я вдруг обратного, противоядия от TX4 не существует.
— Папочка, — всхлипывает девочка. Она обхватывает его предплечье ручонками, словно пытаясь вытащить отсюда в безопасное место. — Это несправедливо.
В такие моменты хочется просто зайти в полицейскую будку и переместиться на миллион световых лет отсюда.
— Справедливости не существует, малышка, — мрачно изрекает Алёнушка. — Есть только преступление и наказание.
Теоретически я могла бы сказать девочке, что её папа, как плохой человек, заслужил смерть. Но будет ли это правдой?
Возможно, её папа не принимал никакого участия в событиях семилетней давности. Не убивал моего папу. Не пытал маму. Возможно, он умрёт только лишь за то, что носил фамилию Хорниг. Возможно, я просто помешанное на мести кровожадное чудовище.
Я сражалась с чудовищами, а значит, запросто могла стать одним из них. Ницше предупреждал.
Дождливым ноябрьским днём в социальном центре Портесмуды маленькая Гриз Тиль поклялась отомстить за смерть отца, и вот теперь, семь лет спустя, я убила папу другой маленькой девочки во исполнение клятвы. Большая проблема всех войн: для великого множества девочек и мальчиков по обе стороны баррикад отцы и матери — самые замечательные люди на свете. А замечательные люди, само собой, всегда сражаются на правильной стороне. То низовое закулисье конфликтов, о котором лишний раз не вспоминают. Незаметные ручейки, подпитывающие реки насилия. Снежный ком. Крысиное колесо. Замкнутый круг ненависти.
Ты здесь, Морриган? Что-то я подустала.
Так и не выжав из себя толковых слов, я отстёгиваю от ожерелья маленький амулет в виде рунического ворона Ма-шесть, спрыгиваю со стола и усаживаюсь рядом с девочкой.
— Вот, — говорю. И протягиваю ворона девочке.
Та вопросительно смотрит мокрыми голубыми глазами, но принимать амулет не хочет или боится. Тогда я укладываю ворона на ковёр.
— Не будь мной, — прошу. — Не будь нами. — Язык заплетается явно не от вина. — Расти в любящей тебя семье и решай сама, каких людей считать хорошими, а каких — плохими... И какого наказания заслуживают их преступления... И если когда-нибудь ты захочешь меня убить — я не обижусь.