В темноте кабинета губернатора Гельвеции мы с Гриз Тиль делаем любовь вместо войны.
Если кто-нибудь решит заглянуть сюда прямо сейчас, он увидит приблизительно такую картину: девушка в зелёном вечернем платье читает корреспонденцию на чужом ноутбуке, упёршись локтями в стол и выгнув попу, а вывалившийся из декольте пацифик с металлическим звуком елозит по деревянной поверхности. Это Гриз. Позади неё стоит большой парень, облачённый в чертовски мохнатый костюм из крашеной козьей шерсти. Лицо парня скрыто недружелюбного вида оскаленной маской, в глазах которой горят демоническим красным китайские светодиоды. Из головы торчат козлиные рога. Он придерживает девушку за бёдра, двигая её вперёд-назад. Это я.
И нанизываясь на меня в очередной раз, Гриз говорит:
— Прикинь, универсальный пароль Карони — «РайкТильДевяностоДва». Сестра оказалась права.
А я отзываюсь, надевая её до упора:
— Что означает «девяносто два»?
Голос под рогатой маской звучит так, будто кто-то рычит из глубин унитаза. Гриз кликает по заинтересовавшему её адресу.
— Год их знакомства, я полагаю. Карони такой сентиментальный… ох.
Позвякивает пацифик — её новое украшение вместо ожерелья из валлийского дуба. Неужто Гриз и правда решила завязать с убийствами?
С высоты моей позиции хорошо видна её спина, грациозно выгнутая на фоне подсвеченного экраном стола. Тёмные волосы, собранные в пучок на затылке, будто бы нашёптывают: «Ты должен растрепать нас беспощаднейшим образом». Спасаясь от острого соблазна сделать это, я переключаю внимание на картинку за окном, где самая долгая ночь в году сгустилась над яхтами и чёрными водами Цугерзее. Ярмарочная площадь пылает кострами и ядовито-красными файерами, а в небесах над Цугом пролетает комета, предвещающая конец нашего мира. Вряд ли местным удастся напоследок подзаработать деньжат на приезжих: политический кризис и эпидемия маньчжурского гриппа изрядно проредили популяцию туристов по всей планете.
— Обожаю земли к северу от Альп, — признаётся Гриз. — Здесь празднуют Йоль и Рождество одновременно, и никто по этому поводу не парится.
Вокруг фешенебельного отеля происходят не менее занятные вещи. На моих глазах два таких же мохнатых и рогатых крампуса уводят под руки высокопоставленного военного: руки задержанного заведены за спину и скованы наручниками, прямо как у Гриз во время нашего незабываемого визита к Хорнигам.
Только сдаётся мне, что эти ребята вовсе не друзья. Третий крампус пригибает военному голову, помогая усесться на заднее сиденье поджидающего авто. Не слышу, но отчётливо могу представить, как задержанный говорит «измена», «предательство», «саботаж». Едва вся компания оказывается внутри, машина срывается с места и уносится вниз по обрамлённой наземными фонарями дороге, пуская снежный вихрь из-под задних колёс.
— Что там происходит? — Гриз одновременно копается в почте губернатора Карони и двигает задницей мне навстречу.
Я засовываю за пояс колокольчик на цепи, дабы он не звонил при движениях. Отвечаю, крепче сжимая её талию руками в когтистых перчатках:
— Коллеги свинтили одного непослушного мальчика — легата и фашиста.
— Чёрт, щекотно, — жалуется Гриз. — Твоя шкура щекочет мне задницу.
Я и сам начинаю жалеть о том, что выбрал прикид крампуса-охранника вечеринки вместо предложенного Райк смокинга. Когда активничаешь в тёплом костюме из натуральной шерсти, пот струится по телу ручьями, словно ты облачился в персональную сауну.
— В стародавние времена, — просвещает Гриз, изучая объёмную таблицу из вскрытого письма, — когда новая власть только закрепилась в альпийском регионе, гельветы и ретийцы уходили на высокогорье вести партизанскую войну против римлян. Ночами они спускались из укрытий, нападали на фермы колонистов, крали скот и детей. Не исключено, что они действительно кушали этих самых детей из-за страшной голодухи в горах. В конце концов горцев усмирили, Альпы подверглись романизации, а исторический контекст позабылся, но матери ещё долго запугивали своих спиногрызов рогатыми демонами в звериных шкурах. На Рождество Санта-Клаус раздаёт добропорядочным детишкам подарки, а тех малолетних пиздюков, кто вёл себя плохо, крампусы закидывают в мешки и уносят в горы — варить похлёбку из их нежного мяса. Вот так реальные патриоты и становятся инфернальными сущностями… Забавно, правда?
А я только и могу вымолвить:
— Ага.
Возможно, когда-то эти ребята действительно наказывали детишек за всё нехорошее, но будем откровенны: в наши времена крампусами становятся прежде всего затем, чтобы анонимно лапать и лупить розгами туристок.