Егор же, шумно выдохнув, будто всё это до предела осточертело, откинулся на сидение и запрокинул голову. Нетерпеливо перебирал в руках ту самую веревку, что предназначалась для меня.
-Давай рюкзак, - первое, что произнес Егор, спустя минуту молчания. Отчего-то мне даже стало жалко его. Стокгольмский синдром. Да-да, для пущей трагичности не хватало только его.
Егор не собирался отбирать вещь насильно. Нетерпеливо вытянул руку, не открывая глаз. Трудно сказать, что мной двигало – отчаяние, смирение или необоснованное доверие к этому бандиту, но я покоряюсь его воле – смиренно протягиваю старенький черный рюкзачок. Рука предательски дрожала. Мужчина с долей подозрения взял рюкзак и одним резким движением закинул его назад, к колонкам. Да, блин, я сдалась! Или доверилась?
На его лице сомнения смешивались с раздражительностью. Не без того холодные глаза стали еще холоднее. Арктические льдинки, что острием впивались в сердце, подцепили меня и не отпускали. Я поежилась на месте, морально и физически готовя себя ко всякому исходу. Даже самому плохому.
– Протяни руки, - послышалась следующая команда.
Я сглотнула. Не хотелось ассоциировать себя с дрессированным пёселем, но именно так всё выглядело. Только я диким волком смотрела, а не преданной домашней собачкой ему в глаза. Не торопилась слушаться. Завороженно смотрела на веревку и…молилась. Молилась всем существующим богам. Атеистка молится. Как иронично.
Осознание того, что я совершенно беззащитна и эти мерзавцы могут вытворить со мной самые ужасные вещи, парализовало тело. Сковало конечности в кандалы страха. Обещала про себя быть сильной, но одинокая слезинка всё же лениво сползала по горячей щеке. Меня не волновало, что тушь могла растечься, как это случилось бы в обычной ситуации. Наивно цеплялась за последнюю спасательную соломинку – человечность Егора. Он единственный, кто не был со мной груб. Он даже держал меня нехотя, стараясь не причинить телесного вреда. Ни разу не побил. Не накричал.
Поэтому, решив сыграть на «слабости», поменяла тактику. Протянула дрожащие руки к мужчине. Сама громко всхлипнула. Слезы рекой орошали мою сухую нетронутую тоналками, пудрами, хайлайтерами, бронзаторами и прочей херней кожу (да, да, у нормальных девушек сумочка полна косметики, а у меня лекарств). Нарочно чуть ближе придвинулась к Егору. Кроткий взгляд. Вздох. Он не спешил связывать меня. Воспользовавшись его медлительностью, я быстро смахнула капли слез с лица. «Теперь я точно похожа на панду» - вспоминая, что утром красилась обычной неводостойкой тушью, нарочно растерла еще сильнее. Пусть будет драматичнее эффект.
-Не делайте мне больно, - щенячьими глазами молила я, растапливая толщи неприступного льда. Что…что это с ним? Неужели подействовало? Егор, позволив себе грубо выругаться, отвел взгляд, а после, стиснув зубы, взялся за дело. Когда впервые задел кисть моей правой руки, дернулся. Его кожа была теплой, почти горячей, а моя - холодной, замершей. При соприкосновении получилось, будто током ударило.
- Ну чего ты тянешь то кота за…, - начал было малой, но смолк, попав под обстрел огненных искр пламенного взгляда. Леха следил за дорогой и не спешил идти на помощь другу.
Егор, почти не касаясь моих рук, обвил их веревкой. Сначала одно запястье, затем другое. Продел несколько раз и сделал узел. Не слишком тугой, но и не вырваться. Веревка неприятно резала нежную кожу.
-Ай, - пискнула я, пытаясь ослабить веревки. С передних сидений донеслись смешки. «Уёбки» - мысленно выпотрошила их кишки наружу. Посмотрела бы тогда, как изменились эти тупые лица. Егор не шелохнулся. Удостоверившись, что я сижу ровно и не рыпаюсь, угрюмо уставился в лобовое стекло. Оно было закрыто. Как и все окна в машине. Из-за этого было душно. Запах парфюма мешался с сигаретами и еще чем-то знакомым.
Егор больше не обращал внимания на мои всхлипы и вздохи. Зато Леха бесцеремонно ворвался в затянувшуюся тишину:
-Тебя что, каждый день похищают, красавица? Сидишь тихо, не допрашиваешь, не истеришь.
Меня бросило в пот. Сердце вот-вот и выпрыгнет из груди. Дыхание стало затрудненным. Мне катастрофически не хватало воздуха. Было дискомфортно и неприятно.
«Боюсь, если я начну истерить и поддамся эмоциям, то умру. В прямом смысле» - подумала, но не сказала я.
- Мы тебя не тронем, не бойся! – по салону разразился звонкий смех. Скрипучий и недобрый. - А то вон вся бледная, как моль стала! – снова ржач. Малой тоже хихикнул в поддержку.