Воины неохотно начали ломать двери среди всеобщего ропота народа. Они были крепки и не поддавались. Тогда кто-то поджег избу.
Феодор стоял у окна; положив правую руку на грудь и держа левой за руку своего сына, он возвел глаза к небу и начал молиться. А дом все более и более обнимало пламя… Народ заволновался и зашумел, видя, с каким самоотвержением встречали свою смерть старик и его сын.
В ту же минуту, когда крыша обрушилась, раздался крик:
— Остановитесь! Остановитесь!..
Это ехал сам князь с Извоем, Руславом и, другими, но было уж поздно…
Несмотря на крик: «Остановитесь!» — Божерок продолжал кричать:
— Всех, всех христиан долой… Довольно смеяться и надругаться над нашей верой. К Симеону на Почайну… В село Займище… Там гнездо нечестивцев…
— Прочь! — раздался вдруг чей-то голос. — Прочь!..
И из толпы вышел старик лет семидесяти пяти с двумя медведями, видя которых, народ попятился.
— А, и вы все за христиан! — воскликнул Божерок и бросился на Якуна: медведи поднялись на дыбы и остановили жреца.
— Бери его! — крикнул Якун. — Тю, его, побратима Олафа… Да сгинет его род треклятый…
И он сам накинулся на Божерока, но в эту минуту раздался страшный визг, и колдунья Яруха встала между Якуном и Божероком.
— Ха, ха, ха!.. Настал час моей мести… Люди, берите его!.. Он тоже христианин!.. — взвизгивала она, бросаясь на Якуна. — Не прикончил тебя Олаф, так я прикончу, голубчика… Вот тебе моя месть! — крикнула она, всаживая ему нож в горло. — Ты отдал меня на поругание, ты лишил меня сына, ты был моим несчастьем, и я отплатила тебе!.. Околевай, треклятый… Ха, ха, ха!.. Где мой сын, где мой Руслав, где кровь моя… Ха, ха, ха!..
И колдунья помчалась куда-то с окровавленным ножом в руках…
XXVII
Вернувшись в терем, Владимир предался отчаянию: ему жаль было, что он поддался настоянию Божерока и проявил слабость; ему не следовало поддаваться и предавать смерти человека, которого все уважали. Хмельной мед, который он пил кружку за кружкой, не пьянил его и не успокаивал…
Отроки смотрели на него и говорили между собой:
— Недоброе с князем приключилося… Как бы его лихоманка не стала трясти. Вишь, как осунулся…
— Знать, на него подействовала сегодняшняя жертва… И впрямь… Что пользы в ней!.. Людей только изводить… Шутка ли — три человека… А все этот владыка… Уж и настойчив же он, треклятый…
День прошел, и вечер настал, а Владимир все еще не переставал метаться по светлице. Уж и меду не требовал, только слышались тяжелые вздохи. Когда отрок Всеслав наконец осмелился войти посмотреть, что с князем, то не узнал его: на Владимире лица не было.
— Княже, что с тобою! — воскликнул отрок. — Аль сильно неможется?..
— Да, неможется, — еле ответил князь. — Веди в опочивальню и зови знахарей и знахарок… Видно, конец мой пришел…
Всеслав провел князя в опочивальню и послал за знахарями. Побежали и к Ярухе… Но, увы, ее застали умирающей в своей избушке, а подле нее Руслава.
Хотя обегали весь Киев и привели с собой всех знахарок, все их заговоры, наговоры, зелья и волхвования ни к чему не привели. Владимир метался и бредил… Руслав и Извой не отходили от постели больного… Они привезли Марию и ее няню-старуху и общими силами поддерживали в нем бодрость духа, поили разными травами, главное, молились о ниспослании здоровья князю.
Благодаря их неусыпному труду горячка вскоре прекратилась и Владимир начал поправляться и вставать с постели… Но после болезни он стал до того задумчив и мрачен, что все не знали, как развлечь его… Казалось, ничто не мило было ему.
Но вот однажды старейшина Богомир пришел, по обыкновению, навестить его и предложил поехать в Предиславино поохотиться. Князь немедленно велел снарядиться в путь… Уезжая, он заметил Руслава, который был бледен как полотно.
— Что с тобою, Руславушка? — спросил он. — Тебе, знать, тоже неможется…
— Да, государь, — отвечал Руслав, — но мою болезнь излечит только одна могила…
— Могила!.. В эту пору могила!.. Нет, Руслав… Мы развлечем себя, а потом пойдем на радимичей да на болгар, а там… все как рукой снимет… Вот и я болен был, да оправился…
— Твоя болезнь, государь, другая, а невесты и матери мне никто не возвратит…
— Да, ты прав, молодец… Тяжело сердцу твоему, да что поделаешь?.. Изныванием только себя изведешь, а ты мне нужен… Извой да ты — вся моя надежда…
Разговаривая, они проезжали мимо жертвенной площади. Смрадный дым застилал ее, и Владимир поскакал быстрее, чтобы не смотреть на жертву и не видеть Божерока. Жрец видел, что князь явно пренебрегает жертвоприношениями, но теперь не мог остановить его, так как знал, что попал в опалу… Даже во время болезни князь не хотел принять к себе жреца.