— Во дворец! К императору!
— Да, ты скажи ему, что его немедленно требует к себе Василий по прозванию Македонянин.
В это время проходивший мимо отряд гвардейцев поравнялся с ними.
— Именем императора! — воскликнул Василий.
Начальник отряда узнал его и почтительно склонился перед ним.
— Вот, видите этого человека? — указывая гвардейцам на Андрея, сказал Македонянин, — идите за ним и приведите купца Валлоса, которого он вам покажет, ко мне… Захватите и прибывших с ним с Днепра его товарищей.
— Исполню все по твоему повелению, владыка, — наклоняя голову, ответил солдат.
Андрей изумленно глядел то на солдат, то на своего спутника.
— Да кто же ты такой? — едва придя в себя от изумления, воскликнул он.
Василий улыбнулся.
— Иди, мой друг, и ничего не бойся! Я обещаю тебе, что за свое сообщение ты получишь награду.
Возвратившись во дворец, Василий прошел на половину дяди императора Вардаса, недавно еще полновластного владыки великолепной Византии и всех покорных ей стран.
Но болезнь не боялась того, кто был для Византии большей грозой, чем ее новый «Нерон» — Михаил Порфирогенет. Она приковывала теперь старика к постели.
Больной от души обрадовался приходу своего любимца — Василия.
В ловком Македонянине Вардас видел именно такого человека, какой необходим был для негласной опеки над Михаилом.
Вместе с тем старик был уверен, что Василий не возьмет власть в свои руки, пока будет жив он, и, стало быть, Вардас до конца своих дней останется тем же, чем он был при жизни неограниченным владыкой Византии.
Василий нравился Вардасу и своими личными качествами. Он не был так лукав, коварен, льстив и так труслив, как другие приближенные Порфирогенета. В его речах и суждениях был виден редкий природный ум; меткие замечания его вызывали восторг в старом политике, и он начинал от души желать, чтобы после него власть перешла в руки этого Македонянина.
При появлении Василия лицо больного озарилось довольной улыбкой.
— Будь здоров, могущественнейший! — приветствовал его вошедший.
— Это ты, Василий! Какое уже здоровье, смерть витает надо мной. Что скажешь?
— Есть вести, и даже много вестей, но не скажу, что они были отрадные…
— Ты пугаешь меня…
— Пока еще я ничего не могу сказать точно… Но скажи, могущественный, как ты прикажешь поступить, если Византии будет грозить нападение варваров?
— Каких? Опять алланы? болгары?
— Ты знаешь, мудрейший, что от них не осталось и следа…
— Тогда кто же?
— За морем в Скифии поселились норманны, их называют варяго-россами…
На лице старого Вардаса отразилось сильное волнение.
— Они! — воскликнул он, — вот то, чего я боялся более всего.
— Так ты, мудрейший, имел этих варваров в виду?
— Давно я знаю о них! Что перед ними алланы, болгары, венгры, персы…
— Почему?
— Вот почему!.. Веришь ли ты мне, Василий? Что такое наши враги? Все народы, изведавшие сперва меч и иго римлян, а потом уже наслаждения, которые давал Рим. Они сильны, свободны, могущественны, но в жилах каждого из них уже течет яд Рима… яд наслаждения жизнью. Они уже видели разврат римской жизни, и его прелесть кажется им очаровательною. Она все еще влечет их. В этом их разложение. Они ничтожны, потому что корень их давно уже подточен Римом. Если бы даже франки или аллеманы тронулись на нас, я бы только смеялся… Но теперь я боюсь…
— Но почему же? — переспросил Василий.
— Потому что, имея во главе своей жалкую кучку чужеземных храбрецов, на нас поднимаются славяне… Ты знаешь ли этот народ? Нет? Это девственный народ. Он не знает ни лжи, ни обмана. И врагу, и другу он смело глядит в глаза. Никто не посмеет его ни в чем упрекнуть. Наше счастье, что у этого народа не было единого вождя, появился теперь он — и дрожит Византия…
Вардас замолчал. Молчал и Василий.
Ему Византия не была так близка и родна, но все-таки он теперь страшился близкой грозной опасности.
— Но что же теперь делать?
— Я не знаю, пока мы все-таки не знаем, что угрожает нам, — наконец сказал Вардас. — Ты говоришь, что распорядился привести купцов?
— Да, мудрейший, они уже ожидают здесь.
— Поди же и поговори с этими людьми, принесшими известие, а потом мы решим, как отвратить гнев Божий от нашей родины.
Василий поспешил пойти к ожидавшим его купцам.
Теперь это был уже не тот скромный, простой в обращении человек, который так дружески беседовал на форуме с подгулявшим Андреем. Теперь это был гордый, бесстрастный правитель, правая рука императора, человек, привыкший к беспрекословному повиновению.