— Чего?
— За будущее боюсь… Не верится мне все, чтобы такое счастье на земле людям надолго дано было…
Дир усмехался.
— И откуда у тебя только мысли такие являются, брат мой! — говорил он.
— Ах, Дир! Вспомни жизнь нашу прежнюю. Что такое мы были с тобой? В фиордах мы не простые люди были — ярлы. Да для чего мы жили! Помнишь песню Рулава: «Нет в мире лучше дел войны». Неужели мы только для кровавых потех на свет Божий родились? Неужели счастье только в одних боях, грабеже и насилии над беззащитными? А ведь в этом только и проходила жизнь викингов. Вот и теперь сравниваю я жизнь, которую мы с тобой здесь ведем, с прежней жизнью нашей. Так теперь хорошо, так теперь легко и привольно. Не слышишь звона мечей, не слышишь воплей несчастных жертв. Никто не проклинает наше имя, никто с ненавистью не смотрит на нас, все только благословляют нас да глядят нам вслед с любовью… Сердце покойно, душа радуется. Вот и думаю я, тоща мы были бедняками, нищими, а теперь полупили богатство великое… Разве не богатство покой душевный? Его-то и боюсь я потерять. Ведь живем мы и не знаем сегодня вечером, что завтра утром будет. Безоблачно небо, светит с него солнышко, так и льет оно свои лучи благодатные, животворные, вдруг откуда ни возьмись набежит туча черная, скроет и небо ясное, и солнце радостное, потемнеет все, как в ту бурю над Византией, затуманится свет далекий и ударит гром с молнией… Так вот и жизнь наша…
— Все в воле Божией, Аскольд, — утешал его Дир.
— Так это, и с христианским смирением готов я принять все ниспосылаемое мне. Только тяжело терять недавнему бедняку только что полученное богатство…
— Да что тебя страшит?
— Народ наш страшит меня…
— Народ, чем?
— А так, чувствуется, что мы не родные с ним…
— Ну, напрасные страхи, разве тебя не любят в народе киевском!
— Любят-то любят, да все не так, как хотелось бы мне!
— Чего же тебе хотелось бы?
— Видишь ли, и за больными я сам хожу, и бедных людей оделяю щедро, и дань не примучиваю, а все чувствуется, что как на чужого смотрят на меня. Вот Рюрик на Ильмене. Тот сумел своим стать.
— Так он и по крови свой.
— Свой-то свой, а когда вернулся на Ильмень с фиордов, совсем чужаком был. Он ли не железной рукой держит приильменцев. Голову поднять опасаются, а случись что, своего князя не оставят, все как один за него пойдут и с радостью великой костьми лягут, а за нас с тобою, не думаю…
— Но почему же?
— Говорю тебе, чужие мы народу.
— Да как это чужие? Мы ли для него не стараемся?
— Все даром идет, все старания наши. Чужие мы славянам.
— Да в чем ты это видишь?
— Если бы народ своих в нас видел, последовал бы за нами во всем. Бросил бы он Перуна своего и уверовал в Бога Истинного, Которому мы с тобой поклоняемся и Которого чтим…
Прав был Аскольд! Чутким сердцем своим понял он, что и в самом деле нет у них прочной связи, которая приковывает неразрывными узами народ к его главе… Любили, что и говорить, в Киеве и на Днепре Аскольда и Дира, да не было у князей единой с народом верь!.. Была любовь, не было единения, князья и в самом деле оставались чужими своему народу…
— Хороши-то, хороши князеньки наши, — поговаривали в народе, — да только просты больно…
— Как просты?
— Да так… Уж если ты князь, так будь, что солнце на небе: сияй, а близко не подходи… Что ты такое, разглядывать не давай… Как разглядят, что ты такой же, как и все, уважать перестанут…
Напрасно старались князья распространить Христову веру в своем народе. Кое-кто из приближенных последовал их примеру, приняли крещение, но все это были единичные случаи.
Как печалились об этом Аскольд, Ирина и Дир!
— Горе, горе нам! — восклицал иногда Аскольд, — могли ли мы думать, что народ киевский не пойдет за нами!..
— Удивительно, что не понимают они всю суету своих верований, всю лживость своих истуканов-богов! — вторил ему Дир.
Ирина также скорбела душой, чувствуя вместе с супругом и свою отчужденность. Не о том мечтала молодая княгиня, когда, покинув родину, последовала за вождем «варваров» в далекую, неведомую страну. Тогда воображению ее рисовались картины будущей просветительной деятельности. Она мечтала о подвиге, она думала, что ей удастся просветить свётом Христовой истины этот народ.
И вдруг разочарование, горькое разочарование… Часто задумывалась молодая княгиня, как помочь горю? Думала-думала и додумалась: нужно показать язычникам бессилие их истуканов, — только и всего.
Она сказала об этом Аскольду.