— Сдаётся мне, Вадим, не прав ты тут, — повернулся к нему Радомысл. — Чтобы рукодельников и смердов огневить на бодричей с варягами, надо им сказать, чем грозит вокняжение Рюрика. Скажем, а они вот так же, как Михолап: «А какая разница меж князем и посаженным?» Самим прежде уяснить надо. Как мыслишь?
Не было готового ответа у Вадима. Испокон веков повелось — люди старшему подчиняются. Одному. В старину важные дела скопом решали, а без старшего всё равно не обходилось. Ныне старейшины верх взяли, с меньшими считаться не хотят. Так не должно быть.
— Граду твёрдая рука нужна, но только чтобы она не в свою мошну гребла, а обо всех равно заботилась. Посаженный о рукоделии, торговле заботу иметь должен, суд чинить по справедливости, о смердах и прибавлении земли словенской радеть...
— Что нам, земли своей не хватает? — с недоумением спросил Михолап.
— Хочу, чтобы град наш славен был и в ближних и в дальних землях. Ныне вот весью Рюрик володеет, дань с них берёт. А пошто не мы? Рядом с весью карела живёт. Слыхивал я, дальше на полночь дикие племена обитают. Град наш и от них пользу иметь может...
— Значит, надобно племена те для пользы Новеграду прим учить? — спросил Радомысл, отводя взгляд от Вадима. — А как содеять, чтобы дань с племён тех пошла не в мошну старейшин, а на пользу граду? — В голосе Радомысла звучало сомнение. — Кто распоряжаться будет той данью?
— Медведь ещё в берлоге, а ты уже шкуру делить собрался, — рассмеялся Михолап.
— Далеко заглядываешь, Радомысл, — подперев голову рукой, сказал Вадим. — Одно знаю твёрдо: коли выгоним Рюрика, учнём другие земли словенам подчинять — богаче станем, а богачество града — довольство всех словен...
— Твоими бы устами, Вадим, мёд пить. Не верю, чтобы посаженный со старейшинами или князь о нас, рукодельцах, заботу имели...
— Так что ж ты хочешь? — сдерживая раздражение, спросил Вадим.
— Бывал раньше я у кривских, — неторопливо начал кузнец. — Зрел их жизнь, и многое мне у них по нраву пришлось. Стемида-князя с нашими старейшинами не сравнишь. Жили они беднее нашего. Да не о том я. Разве решил Стемид хотя бы одно дело без совета с людьми?
— Вот и дорешался, — безразлично сказал Михолап. — Нынче с праотцами совет держит...
— А и то вина наша. Пропустили Рюрика в Плесков, а сами в стороне. — В голосе Радомысла прозвучало осуждение.
— Чего доброго, лаяться учнём, — предостерёг Вадим. — Старое поминать — только сердце рвать. Мы ж собрались о будущем думу думать...
— Чтой-то не получается у нас дума, — мрачно заметил Радомысл. — Расползлись мыслью, как раки, в разные стороны...
— Дай срок, прогоним Рюрика — сползёмся. Скажите лучше, как дружину без ведома посаженного собрать да на Рюрика поднять? Думается, тебе, друг Радомысл, с ковалями надобно говорить. Пусть припас воинский день и ночь куют, градских тайно вооружать надо...
— Пока всех градских вооружишь, Рюрик своей смертью помрёт, — пошутил Михолап. — На дружину нашу надежда, ну, да я её раскачаю...
— По уму качать надобно, и чтобы никакого своевольства не было. Торопливость большой кровью обернуться может. То ни к чему, — твёрдо сказал Вадим. — Сечу готовить будем...
Совещался и Рюрик с воеводами. По дороге в градец, в крытом возке, куда с трудом втиснулись вчетвером.
— Кто дал тебе право, тебе, пятидесятнику, — разъярённо шипел он в побелевшее лицо Переясвета, — вмешиваться в мои дела? Ты со своей вирой выставил на посмешище и меня, воеводу, и всю дружину. Говори! Или ты задумал предательство? Я казню тебя перед лицом твоих воинов!
— Я не нарушал законов и обычаев нашей земли...
— Где это видано, чтобы дружина платила виру своим данникам! Ты до сих пор не можешь понять, что натворил? Теперь новеградцы будут считать нас наёмниками. Он не нарушал... А кто нарушал? Я, что ли?
— Воевода, что же ты молчал там, в избе, и на сходке горожан? — торопливо спросил Аскольд. — Разве Переясвет виноват? Он хотел, как лучше...
— И ты туда же, ярл? — круто, насколько позволяла теснота возка, повернулся к нему Рюрик. — Давно успел поумнеть? Мы в походе. Забыли, что за ослушание воеводы в походе лишь одно наказание — смерть? Я напомню...
— Когда водил своих воинов на Плесков, я был умным? — с дрожью в голосе от незаслуженной обиды выдохнул Аскольд. — А теперь стал мальчишкой. Я уйду от тебя, не хочу ходить под таким конунгом...