Насупился Блашко. Ещё в Новеграде наслышался о граде том. Хазары, греки... Купцы-гости. Он не купец. Его дело особое. Вспомнив о деле, ещё больше раздосадовал. Дёрнул себя за бороду, из-под нависших бровей недобро глянул на варяга. Тот почуял досаду старейшины. Склонив голову, угрюмо промолвил:
— Не гневайся, хозяин. Сам слышал: бодричи сказали, что воевода Рюрик вновь здесь поселился. Может, ты знаешь, а я не понял, то ль его князь Славомир не принял, то ль Рюрик сам не захотел под его рукой ходить. Но и раны его господином не признают. Чужой он здесь...
«И тут то же самое, — раздражённо подумал Блашко. — Дерутся за землю, как кочеты. С одной стороны, хорошо, легче будет Рюрика на ряд склонить, с другой — как бы он в нашей земле хозяином не захотел стать. Насмотрелся на Гостомысла...»
Основания для опасений у старейшины были, и серьёзные. Всего два лета минуло после смерти словенского князя, а уже смута охватила землю. Мир и любовь с соседями оказались не столь прочными, как мнилось, когда варягов Торира совместно выгоняли. Пока Гостомысл жил, его мудростью да славой всё держалось. И на тризне его соседи клялись в вековечной любви. И новеградцы клялись Стрибогом, что будут жить по слову Гостомысла. Клялись старейшины, но они первыми от установлений и отказались.
«И правильно содеяли, — думал Блашко. — Уж больно круто забрал власть Гостомысл. Всё сам да сам. Мы-то для него подобно смердам были. Совет с нами для виду держал. Какой совет, ежели в градской избе токмо его голос и слышен был».
Его, Блашко, слово не последним было, когда старейшины решили: не будем боле князя избирать. Сами сообща делами словен управлять станем. Вместо князя посадим одного из старейшин. И пусть каждый день с другими совет держит. Как у веси и чуди. А дабы и мысли не поимел возвыситься, срок установим. Минул срок — другого определим.
С того началось, да не тем кончилось. Завеличались старейшины. Выбираемые ранее новеградцами за мастерство да хитрознатство в своём рукоделии, дорогу стали забывать в кузню, к плотникам-древоделам, оружейникам-бронникам. Предпочли скамьи в градской избе. От попрёков-укоров бывших собратьев по ремеслу докучливо отмахивались: не до топора ныне, заботы всей земли на плечи легли. А чтобы достаток не скудел, порешили: пусть дружина впусте хлеб не ест, по соседям почаще ходит, подарки собирает. Чай, Торира всё же словене к его Одину отправили. Весь, чудь да и кривские того Торира кормили, не обеднели. Не обеднеют и ныне, ежели новеградцам пестерь-другой мехов пришлют.
Кой-то безмозглый гость торговый бросил бездумное: «Дань платите».
С того и возгорелось. Соседи поначалу обиделись, потом в гнев вошли. Мы варягов вместе с вами гнали. О какой дани речь? Наши охотники жизни отдали, сражаясь плечом к плечу с Гостомыслом. Он был истинный князь, отец-батька народу нашему. А вы?
— Кака дань, кака дань? — кипятились враз поумневшие торговые гости новеградские. — То на прокорм дружины старейшины просят. А ежели другой варяжский конунг-князь заявится? Кто вас оборонять будет? А нам, новеградцам, вашей дани не надобно. Без неё жили и дальше жить станем. Мы и без дани вашей всё ваше богачество закупить можем и в разор не войдём.
Хвастались, конечно, но доля правды в этом хвастовстве была. Жили новеградцы богаче соседей. Немало добра Торирова да его дружины к их рукам прилипло.
Тяжело вздохнул Блашко. Разве думалось раньше, что власть старейшин крепить надобно и оберегать? При жизни Гостомысла все к нему тянулись, а теперь вот...
Осиротела земля без светлой головы и твёрдой руки. Зато соседи головы подняли: дани платить не желают. Жалко, конечно, но без неё словене проживут, коли не решаются силой соседей примучить. Но ведь они не только дань платить отказались. Кривские первыми голос подняли: мол, новеградцы их лучшие ловища захватили, пусть идут прочь. Дальше больше: словенских купцов-гостей по злобе побивать стали. Как такое стерпеть? Заваруха поднялась: кривские да чудь пригрозили общими силами в поход против словен подняться. Испугались старейшины — а вдруг и впрямь пойдут, а у них-то дружина без присмотру и возглавить её некому. Молодых да горячих в Новеграде много, только веры им нет. В серьёзном деле не испытаны. Некоторые договорились до того, что предлагали Вадима-храбреца в чело дружины поставить. Это ж надо додуматься, безусого ушкуйника в воеводы метить.
Потому ничего лучшего старейшины и не могли придумать, как отправить его, Блашко, к бодричам уговорить воеводу Рюрика поступить на службу Новеграду. Нагнать страху соседям. Уже служил Гостомыслу, землю и обычаи знает. И не чужой новеградцам. Милославу взял себе в жёны. К той же веси не раз хаживал. Помнят его и кривские. «Согласится ли? — пытал .себя старейшина. — Должен бы, а вдруг?»