Рюрик тяжело посмотрел на брата. Трувор не виноват, он всего лишь назвал вещи своими именами. Служилый воевода — тот же слуга. Он был слугою отца, что справедливо. Но и после смерти старейшины Годослава не приобрёл самостоятельности. Хотя имел право на избрание князем.
Он служил ранам, потому что не было силы подчинить их себе. Служил Гостомыслу, ибо... не мыслил себя никем другим, кроме походного воеводы. Он служит ранам и теперь. Почему? Допустим, он рискнул бы примучить их. Нынче сил у него хватит. Но... вмешается Славомир, не останутся в стороне лютичи. Аркона — святилище Святовита. Так что же, он так и будет всю жизнь в услужении у кого-нибудь?
— Ты сказал: слугой... — Рюрик повернулся к Трувору. Руки, лежащие на столешнице, сжаты в кулаки. — Да, ты прав. Если останемся на Рюгене, рано или поздно станем слугами ранов. Славомир не позволит иного. Кроме того, у ранов нет князя, а верховным жрецом, передающим волю Святовита, я не хочу быть, — мрачно усмехнулся он. — Может, рискнём схватиться со Славомиром? Вернёмся к бодричам?
— Что ты, Рюрик? У него тысячная дружина! — удивлённо посмотрел на него Синеус.
— Что скажешь ты, Трувор?
— Нет, — после недолгого молчания ответил Тревор. — Это потеря дружины и наша гибель. Воины, больше половины, из бодричей... И Славомир избран по обычаю. У тебя нет оснований оспаривать выбор старейшин.
— Значит, выход один — дать согласие на службу ранам.
— Почему? Разве мы не можем, как и прежде, быть свободной дружиной? — вопросительно посмотрел на братьев Синеус.
— Ты не понимаешь, что ли? Слух, пущенный среди наших дружинников, скорее всего умышленный, — ответил ему Трувор. — Не приложил ли к этому руку передающий волю Святовита? Вполне возможно...
— Мы начинаем, как говорят новеградцы, толочь воду в ступе, — прервал его Рюрик. — Я вижу лишь одну землю, где мы не будем слугами...
— Словене, — задумчиво согласился-подсказал Трувор. — У них сейчас раздоры с соседями...
— Да, ты понимаешь. Но надо стать над старейшинами. Заставить их избрать князя. Без крови не обойтись.
— Нужно попытаться без неё. Мы знаем силу дружины Гостомысла. У неё нет нынче достойного воеводы. Но и без него я не хотел бы иметь в поле противниками словен. Будем помнить, ты ближайший родич Гостомысла...
— Помнить можно, — насмешливо улыбнулся Рюрик. — Но тогда давайте вспомним, что мы сыновья Годослава. Где ты видел, чтобы князем избирали человека только за то, что он сын князя?
Теперь насмешливо улыбнулся Трувор.
— Видеть не приходилось, а слышал об этом много. Ты забыл франгов? А Гостомысл? В девятом колене князь из рода какого-то Славена. Как видишь, власть всё же передаётся от отца к сыну или... к брату.
Рюрик с интересом глянул на Трувора.
— Об этом я не думал...
— Будем думать о малейшей возможности, — сказал Трувор с мрачной решимостью. — Я не откажусь ещё раз сходить к веси или в Плесков к кривичам. Но чтобы у них и... остаться.
Взгляд Рюрика был пристальным и долгим. Кажется, Трувор, как и сам он, созрел для больших дел. Ну что ж...
— Готовь ладью, — твёрдо сказал он Трувору. — Пойдёшь к словенам. Нам надо заключить с ними ряд. Мы предложим им нашу дружину для усмирения соседей. От такого не отказываются. Мы усмирим весь, чудь и кривичей.
Рюрик отложил встречу с Боремиром. Главное сейчас — отправить Трувора к словенам.
Плыть Трувору в Новеград не пришлось. Через день в палаты Рюрика спешно постучался начальник ладьи порубежной сторожи ранов.
— Воевода Рюрик, к тебе прибыл старейшина из Новеграда. Зачем — не знаю, не говорит. С ним малая дружина.
— Где он? — удивился Рюрик.
— Я упредил его. Скоро они будут у пристани.
— Благодарю тебя. — Рюрик нащупал в кошеле мелкую золотую монету-чешуйку, подал начальнику сторожи. — Прошу тебя, укажи им путь к моему замку.
Братьям сказал:
— Для посланцев новеградцев устроим пир. Но ни единого слова о том, что порешили. Мы здесь всем довольны и ни к кому на службу не собираемся...
Блашко пробудился с тяжёлым сердцем. Торопился, воев за вёсла сажал, сам нередко махал ими до седьмого пота, а тут — пир. Пропал день. Даже с женой воеводы не удалось словом перемолвиться. Только и видел, что сидела она на пиру, такая же тоненькая девчушка, какой запомнил её почти три лета назад. Пышно отдавал тогда Гостомысл дочь свою Рюрику...
Бражничали до глубокой ночи, и как ни пытался Блашко затеять с воеводой серьёзный разговор, тот уклонялся. В гостях воля не своя.