Улицы разные, как жизнь. Между небоскребами попадаются готические храмы с кружевными шпилями, со сводами, тянущимися в вышину, величественные и независимые.
Я не видела ни одного города с такой чудовищной красотой, с таким обвораживающим размахом, и полюбила это чудовище, и, набросив на него фату смеха, наслаждалась высотой небоскребов, уносящих в космос, длиной бесконечных улиц, уводящих в сладостную даль, свободным дыханием колоссального Люцифера. Днями и изредка ночами бродила с детьми по его пространству, ездила в метро, где люди читают газеты всех стран, всех цветов и оттенков: китайцы, индусы, негры, евреи, арабы… и я как представитель бывших великодержавных славян — осколок изверженной породы. В метро кто ест, кто отдыхает, кто поет, кто говорит о кризисе, кто показывает фокусы, видели мужика, который предупреждал о надвигающемся матриархате, обвесив себя досками, на которых были написаны пункты всех женских притеснений.
Удивлялась, глядя на одежду встречных, которая как наброшенная, не приласканная, не любимая, случайная, новенькая, как не своя. Надень на голову кафтан — никто не заметит, не обсмотрит, не обернется. Одеваются, кто как хочет. Видела одну даму возраста очень взрослого, у нас такие давно уже в гробу лежат, а она шла по шикарной улице Пятой авеню в серебристом норковом манто, в босоножках на громадных красных каблуках, с кружевной прической на голове. «Не статуя ли Свободы вышла прогуляться?» — подумала я, и на душе потеплело оттого, что и у меня еще есть время так прохаживаться. Про Нью–Йорк могу писать до бесконечности его улиц, до скончания открывшегося времени.
Уже в Нью–Йорке я удивилась новому ощущению себя — «приобретению времени», если можно так выразиться, будто время растянулось, потому что тут люди «дольше» чувствуют себя молодыми. Меня не подавил страшный Нью–Йорк, а скорее наоборот, в нем я вдохнула новое ощущение, хоть и без денег, без работы, на графской помощи, а хорошо. Может, потому я и полюбила Нью–Йорк? Ведь мы любим не улицы, а свое ощущение в них. Или в Новом Свете время другое, или я себя в новом свете не узнаю? У меня появился запас времени! Я приобрела время, хотя и многое потеряла — пространство, в котором жила: родину, друзей, окружение. Время, как нас учили, связано с пространством, я никогда этого не понимала и сейчас не понимаю, а просто смеюсь. Открываю многое про себя, издалека думала, что «окна буду мыть», а нет, уже не хочется, все больше хочется воображать — пристроиться куда‑то к науке. Я набаловалась в Ленинграде, работая в университете, вроде как ученый, хотя подспудно всегда знала, что больше подхалим. А вот Яша — взаправдашний ученый. Я восхищаюсь его способностям проникать за сущность вещей. Когда нужно объяснить какое‑нибудь геологическое явление, он мне говорит: «Ты должна стать этим камнем, этой горой, кристаллом, чтобы понять их!» А мне не хочется! Мне совсем не хочется быть камнем или горой, разве что брильянтом, я хочу быть красивой женщиной. Правда, у меня шебуршится много амбиций, но они еще не вошли в сознание.
В Нью–Йорке мы пробыли восемь месяцев, это был напряженный период нашей жизни: поиски работы с каждодневным напоминанием со стороны Толстовского фонда, что мол, хватит сидеть на нашей шее, того и гляди они выбросят нас на улицу, и выгоняли, и снова брали. О Толстовском фонде остались самые неприятные воспоминания, но писать о них не буду, все‑таки они «продержали» нас, хотя мы за это платили своими нервами. Но ни Толстовский фонд со спесивыми и жалкими графьями, ни нищенское существование не смогли отравить мне сладость от Нью–Йорка. Я вдыхала свободный воздух Нью–Йорка и забывала, откуда я приехала, выходила в Нью–Йорк, растворялась в толпе и — чувствовала, что я все‑таки человек, если можно так про себя подумать, а не винтик великой системы, и влюбилась в Нью–Йорк. Я потеряла голову от любви и свободы. Город «желтого дьявола» околдовал меня, и я хочу там жить. Американцы говорят, что Нью–Йорк — это не Америка. А что? «Достопримечательность Америки» — как написал наш друг поэт? Или столица мира — как думаю я, и это первое, что приходит на ум, наверно, не мне одной.