Первого января 1777 года Корнуоллис со своей армией достиг Принстона и, оставив там часть сил, двинулся к Трентону, отстоявшему на десять миль.
Неожиданно потеплело, и дорогу развезло. Несмотря на это, англичане наступали с упорством, делавшим им честь; под пушечную пальбу с обеих сторон красномундирники трижды атаковали мост через Ассунпинк, каждый раз откатываясь назад. Когда стало смеркаться, Корнуоллис собрал офицеров, чтобы решить, атаковать еще или подождать до рассвета. «Если Вашингтон тот генерал, каким я его считаю, — высказался сэр Уильям Эрскин, — утром мы его уже не найдем». Корнуоллис всё же решил отложить атаку до утра.
Снова подморозило. Британцы спали этой ночью на мерзлой земле, не разводя костров, чтобы лучше видеть огни мятежников по ту сторону бухты. Но когда настало утро, американцы испарились. Однако Вашингтон не пошел, как предполагалось, на юг, а со всех ног помчался по малоизвестным проселкам, чтобы напасть на арьергард Корнуоллиса в Принстоне.
Бой завязался на рассвете 3 января, когда авангард Грина случайно наткнулся на британцев. Полковник Чарлз Могуд с двумя полками выступил из Принстона на соединение с Корнуоллисом; именно в этот момент Грин послал генерала Хью Мерсера с несколькими сотнями людей разрушить мост, чтобы отрезать врагу путь к отступлению.
Появление американцев в такой ранний час и в таком количестве стало для англичан полнейшей неожиданностью, однако они не растерялись. Началась перестрелка, перешедшая в жестокую рукопашную. Под Мерсером убили коня; он рубил врагов саблей, пока его не сбили с ног и не проткнули штыками — семь раз (он умер не сразу, а мучился целых девять дней). Пенсильванские ополченцы ринулись вперед; впереди скакали Вашингтон, Грин и Кадваладер. «Никогда не забуду своих чувств, когда я увидел его на поле боя, презревшего опасность, хотя его драгоценная жизнь висела на волоске: тысяча смертей вились вокруг него, — вспоминал потом один из офицеров Вашингтона. — Поверьте, о себе я не думал».
Еще немного — и англичане побежали в сторону Трентона. Не в силах сдержаться, Вашингтон пришпорил коня и погнался за ними, крича: «Хорошая охота на лис, ребята!»
Весь бой продолжался не больше четверти часа. К тому времени, когда главнокомандующий остановил коня и велел прекратить погоню, вторая колонна американцев вошла в городок, где британский гарнизон — около двухсот человек — забаррикадировался в каменном здании местного колледжа — Нассау-холле. Капитан Гамильтон дал по нему пару залпов, и англичане сдались.
Вашингтон хотел было мчаться дальше, к Нью-Брансуику, чтобы уничтожить неприятельский обоз и захватить ящики с солдатским жалованьем (70 тысяч фунтов) — тогда бы война точно закончилась. Но его измученная армия, не спавшая две ночи подряд, была не в состоянии пройти форсированным маршем еще 19 миль, а потом снова сражаться. Грин, Нокс и остальные отговорили генерала от этой затеи, чтобы не потерять малое, замахнувшись на слишком большое.
Когда Корнуоллис вошел в Принстон — «весь в поту, сломя голову, отдуваясь, пыхтя и ругаясь, как ненормальный», насмешничал Генри Нокс, — Континентальная армия уже час как ушла оттуда. Проделав еще 15 миль на север, солдаты добрались к вечеру до Сомерсет-Корт-Хауса и, повалившись на соломенные тюфяки, немедленно заснули как убитые.
После двух побед подряд дела приняли совсем другой оборот. «Я думаю, что последние невзгоды выявили все скрытые дарования нашего главнокомандующего», — писала Абигейл Адамс своей подруге Мёрси Отис Уоррен и цитировала английского поэта Эдварда Янга: «В годину бедствий ждет героя слава». «Если в его образе и есть темные места, они подобны пятнам на солнце: их можно различить лишь в увеличительное стекло телескопа, — захлебываясь от восторга, уверял „Пенсильвания джорнал“. — Если бы Вашингтон родился во времена идолопоклонников, ему бы поклонялись, как божеству».
АМЕРИКАНСКИЙ ФАБИЙ
Вашингтон отвел свою поредевшую армию на зимние квартиры в относительно безопасные, холмистые и лесистые окрестности деревушки Морристаун в Нью-Джерси, в 25 милях от Нью-Йорка. Оттуда он нападал на британские обозы, всячески донимая врага. Английские фуражиры, посланные из Нью-Йорка в Нью-Джерси, неизменно натыкались на отряды ополченцев, уводивших лошадей и скот в расположение американской армии, так что за каждую вязанку хвороста, клок сена или мешок овса приходилось сражаться.
Члены Конгресса, люди состоятельные и по большей части крупные землевладельцы, требовали, чтобы Вашингтон защитил их поместья, однако не спешили выделять деньги на армию. В частных беседах генерала уподобляли древнеримскому полководцу Квинту Фабию Максиму, прозванному Кунктатором (Медлителем), но он не обращал на это внимания: «Они далеко и думают, что надо только сказать: „Вперед! Быстрей!“ — и всё само сделается». А ведь его собственная армия, писал он 22 января Джеки Кастису, «сегодня здесь, а завтра ушла — без объяснения причин и даже не сказавшись». Любая случайность могла оказаться роковой: 8 января Вашингтон поблагодарил пенсильванский Совет безопасности, известивший его о грядущем солнечном затмении; непредупрежденные солдаты могли бы истолковать его как дурной «знак свыше».