Внезапно непрерывная ниточка страха, свивавшаяся где-то внутри нее в плотный кокон, порвалась и улетела прочь, как осенняя паутинка. Фейс засмеялась.
— Боюсь, что вы правы, сенатор Кахилл. Мои поступки не только неосторожны, но и достойны порицания. Никогда больше не подпишу ничего такого, что не будет одобрено официально!
Сенатор тоже рассмеялся с довольным видом, словно задался целью снять тяжесть с ее души прежде, чем перейти к дальнейшему.
— Что ж, приступим к делу, — сказал он. — К очень серьезному делу. — Довольная улыбка все еще мелькала в его насмешливых глазах. — Ваше досье, моя дорогая барышня, начинается ровно десять лет назад.
— Не может быть! — воскликнула Фейс. — Мне было всего шестнадцать лет!
— Вот именно, — заметил сенатор. — Есть люди, считающие юных радикалов наиболее опасными, — хотя в данном случае ваша личность не вполне установлена. Слушайте: «По сведениям столичной полиции, в колонне демонстрантов, выражавших сочувствие испанским республиканцам, находилась машина, зарегистрированная на имя Ханны Прентис Роблес. В виду дальнейшей деятельности интересующей нас особы, есть основания считать, что вела машину она…»
— Мамина машина! И действительно вела ее я!
— М-м… Хотите, чтобы я это вписал сюда? Нет? Ладно. Между прочим, полиция не имеет юридического права, давать подобные справки. Досье составлено в хронологическом порядке, и мы тоже будем его придерживаться. Слушайте: «Имеются сведения, что данная особа была активной участницей „Кружка текущих событий“ в Беннингтонском колледже и неоднократно высказывала свои взгляды…»
— Какие именно? — спросил Чэндлер.
— Тут не сказано. Просто — взгляды. — Подняв брови, он опять взглянул на Фейс и постучал пальцем по кончику носа. — Не слишком яркое свидетельство за или против вас.
Фейс изумленно и недоверчиво покачала головой.
— Насколько могу припомнить, я тогда считала себя либералкой, — неожиданно хриплым голосом сказала она. — Все это кажется таким далеким! Разве можно запомнить все, что говоришь и делаешь в колледже?
Сенатор издал короткий смешок.
— Совершенно верно, а теперь продолжим наш урок. Надеюсь, вы все усвоили, милая барышня? Я не могу дать вам фотокопию.
— Да, — сказала Фейс, охваченная противоречивыми чувствами: желанием горько смеяться и недоверием. — Усвоила, и очень крепко.
— Отлично! Следующий пункт: «Мать данной особы вышла из организации „Дочери Американской революции“ после того, как вышеуказанная организация отказалась предоставить Конститьюшен-Холл для концерта негритянской певицы Мариам Андерсон. Имеются сведения, что данная особа уговаривала федеральных служащих прийти на следующий концерт этой певицы, состоявшийся на ступеньках памятника Линкольну. Организация, устроившая концерт, считается неблагонадежной».
— Это правда, то есть, то, что касается мамы и меня. Мама пришла в ярость! Она говорила, что у нее вся кровь кипит при мысли, что мы проиграли Гражданскую войну. Ее дед погиб в сражении у Уилдернесса, и у нее хранилось письмо, написанное… Впрочем, неважно. Это правда, вот и все.
Сенатор Кахилл положил досье на стол.
— Я ведь не допрашиваю вас, милая барышня. Когда генеральному прокурору неугодна какая-либо организация, ему стоит только занести ее в свой список. Вы можете ничего не говорить мне, если не хотите. Но, с другой стороны, неплохо заранее сформулировать ответы. Вам это может вскоре пригодиться.
Сенатор говорил уже совсем иным тоном, без тени легкомыслия и шутливости. Он как бы давал ей понять, что предстоит нечто серьезное.
— Понимаю, сэр, — проговорила Фейс. Сердце ее застучало.
— «Имеются сведения, что данная особа поддерживает общение с лицами, известными своими левыми убеждениями и приверженностью к Новому курсу; что она состоит в профсоюзе и делает денежные взносы в фонд организации, не одобренной генеральным прокурором».