- Отчего вы так себе противоречите, тетя Лавиния? То вы одно говорите, то совсем другое. Год назад, перед моим отъездом, вы мне велели не обращать внимания на запрещение отца, а теперь советуете иначе. Какая вы переменчивая!
Для миссис Пенимен этот выпад был полной неожиданностью - она не привыкла к тому, чтобы противник в споре вторгался на ее территорию (возможно, потому, что противник обычно не рассчитывал найти там достаточно припасов). Сама она считала, что цветущие поля ее аргументов едва ли когда-нибудь подвергались опустошительным набегам. Видимо, поэтому она в обороне прибегала скорее к величественным жестам, чем к искусным маневрам.
- Не понимаю, в чем ты меня обвиняешь; наверное, в том, что я слишком забочусь о твоем счастье. Никто еще не говорил мне, что я непостоянна. _Таких_ упреков мне еще не приходилось слышать.
- В прошлом году вы на меня сердились оттого, что я не хотела тотчас же венчаться, а теперь требуете, чтобы я уговорила отца. Вы говорили, что ему будет поделом, если он повезет меня в Европу и ничего этим не добьется. Ну вот он и вернулся ни с чем - вы должны быть довольны. Ничего не изменилось - ничего, кроме моего отношения к отцу. Сейчас меня гораздо меньше заботит его мнение. Я очень старалась угодить отцу, но ему это не нужно. Теперь мне тоже ничего не нужно от него. Не знаю, хорошо это или плохо; наверное, плохо. Но мне и это безразлично. Я знаю одно: я вернулась и выхожу замуж. Вам это должно быть по душе - или, может быть, теперь вы смотрите иначе? Вы ведь такая странная. Дело ваше; но только больше не просите меня уговаривать отца. Не стану я его уговаривать; с меня довольно. Я ему не нужна. Я вернулась и выхожу замуж.
Никогда прежде миссис Пенимен не слыхивала от своей племянницы таких властных речей; естественно, она немало испугалась. Решительность Кэтрин, ее горячность испугали тетку, и она не нашла, что ответить. Миссис Пенимен легко поддавалась страху, а потерпев поражение, всегда отступала; отступая же, часто, как и в описанном случае, издавала нервный смешок.
26
В тот вечер она заставила племянницу выказать характер (миссис Пенимен теперь часто говорила о характере Кэтрин; прежде едва ли вообще можно было услышать о том, что у нашей героини имеется характер), но уже на следующее утро сообщила ей новость, которая помогла девушке вновь обрести душевное равновесие: тетушка объявила, что Морис Таунзенд намеревается нанести Кэтрин визит на другой день после ее приезда. Молод ой-человек явился днем, и на сей раз, как нетрудно догадаться, кабинет доктора Слоупера не был предоставлен в его распоряжение. Целый год Морис захаживал на Вашингтонскую площадь без всяких церемоний, и теперь ему было досадно обнаружить, что дом для него ограничивается парадной гостиной, где принимала его Кэтрин.
- Как я рад, что вы вернулись, - сказал он. - Какое счастье снова видеть вас!
И он с улыбкой оглядел ее с ног до головы; позднее выяснилось, впрочем, что, в отличие от миссис Пенимен, с ее чисто женским умением примечать малейшие перемены, он не нашел Кэтрин похорошевшей.
Кэтрин же нашла, что он бесподобен; ей трудно было свыкнуться с мыслью, что этот блестящий кавалер безраздельно принадлежит ей. Они долго ворковали - на взаимные расспросы отвечали взаимными заверениями. Искусством такой беседы Морис владел в совершенстве и даже свой коммерческий дебют описал в романтических тонах, - Кэтрин весьма серьезно о нем расспрашивала. По временам Морис покидал софу, на которой они расположились, и прохаживался по комнате, а потом возвращался, улыбаясь и ероша волосы. Он был возбужден (вполне естественно для молодого человека, только что встретившегося с возлюбленной после долгой разлуки), и Кэтрин про себя отметила, что никогда еще не видела его в таком волнении. Наблюдение это почему-то доставило ей удовольствие. Он задавал Кэтрин вопросы касательно их путешествия, на которые она не всегда умела ответить - она забыла иные названия и имена и не очень твердо помнила маршрут, которого придерживался отец. Но сейчас ее вдохновляла вера, что испытания остались позади, и она была счастлива и не стеснялась несовершенства своей памяти. Ей теперь казалось, что она может обвенчаться с ним без малейших угрызений совести и без каких-либо переживаний - кроме самых сладостных, разумеется. Не дожидаясь вопроса, она сама сказала Морису, что отец не изменил своего решения - ни на йоту не уступил.
- Теперь нам уже нечего рассчитывать на его согласие, - сказала она, и придется обойтись без него.
Морис смотрел на нее с улыбкой.
- Бедная моя! - воскликнул он.
- Не надо меня жалеть, - сказала Кэтрин. - Мне теперь все равно, я привыкла к этой мысли.
Морис все так же улыбался; затем он встал и снова прошелся по комнате.
- Позвольте теперь мне попробовать! - сказал он.
- Попробовать уговорить его? Вы его только пуще прежнего разгневаете, решительно ответила Кэтрин.
- Вы говорите так оттого, что в прошлый раз я потерпел неудачу. Но нынче я возьмусь за дело по-другому. Я поумнел: у меня был целый год на размышления. Я научился быть дипломатичнее.
- Так вот о чем вы думали весь этот год!
- Да, большей частью. Моя неудача не давала мне покоя. Я, знаете ли, не люблю терпеть поражение.
- Какое же это поражение, если мы поженимся?
- Разумеется, в самом главном это не поражение; но в остальном... Неужели вы не понимаете? Моя репутация, мои отношения с собственными детьми!.. Если, конечно, у нас будут дети.
- У нас хватит денег и на воспитание детей... и на все прочее. А ваша контора - разве вы не рассчитываете на успех?
- Рассчитываю, и на самый баснословный. У нас всего будет вдосталь. Но я имел в виду не материальную сторону, а скорее нравственную, - объяснил Морис. - Так сказать, моральное удовлетворение!
- Нравственная сторона меня теперь не тревожит, - очень просто сказала Кэтрин.
- Разумеется. А меня тревожит. Для меня дело чести - доказать вашему отцу, что он не прав. И теперь, стоя во главе процветающего дела, я могу говорить с ним как равный с равным. У меня великолепный план; позвольте же мне сразиться с вашим отцом!
Веселый и самоуверенный, Морис стоял перед девушкой в небрежной позе, держа руки в карманах; не сводя глаз с его сияющего лица, она медленно поднялась на ноги.
- Нет, Морис, прошу вас, не делайте этого, - сказала Кэтрин, и в ее мягком и грустном тоне он впервые услышал твердость. - Не нужно нам больше его упрашивать, даже просить. Он непреклонен, и наши попытки ни к чему не приведут. Я знаю это наверное, и я знаю почему.
- Почему же?
Ей нелегко было произнести это, но она все же решилась:
- Он не очень любит меня!
- О, небо! - раздраженно воскликнул Морис.
- Я говорю об этом только потому, что я уверена. Я поняла, почувствовала это в Англии перед самым отъездом. В тот вечер - в наш последний вечер в Европе - он говорил со мной, и я вдруг поняла. Такое ведь нельзя не почувствовать. Я бы не стала его винить, если б он не дал мне это так ясно почувствовать. Нет, я его не виню, я просто хочу, чтобы вы знали. Он не виноват - в своей любви никто не властен. Я ведь тоже не в силах совладать со своим чувством - он тоже мог бы меня обвинить. Причина в том, что он все еще любит мою мать... Мы потеряли ее много лет назад. Она была красива и очень, очень умна. Он постоянно думает о ней? А я на нее совсем не похожа, мне тетушка сказала. Конечно, это не моя вина; но и он в этом не виноват. Так получилось. Вот в чем причина - а не просто в том, что вы ему не нравитесь.
- Просто? - рассмеялся Морис. - Благодарю вас!
- Мне теперь даже это безразлично - то есть что вы ему не нравитесь. Мне теперь почти все безразлично. Я стала иначе ко всему относиться. И к отцу тоже... Я от него далека.
- Клянусь небом! - воскликнул Морис. - Что за странная семья!
- Не говорите так, - взмолилась девушка, - не говорите ничего дурного. Пожалейте меня, Морис, потому что... потому что... - она запнулась, потому что я столько для вас сделала.
- Я знаю, дорогая моя, я знаю!
Она говорила спокойно и рассудительно, без малейших признаков горячности или волнения; просто пыталась объяснить Морису свое положение. Но до конца подавить волнение ей не удалось, голос ее задрожал: