- Когда мужчина женится на богатой, все начинают о нем судачить, сообщил Морис. - Это так отвратительно.
- Но я ведь не богата, - сказала Кэтрин.
- Достаточно богаты, чтобы обо мне судачили!
- Разумеется, о вас говорят. Это делает вам честь!
- От этой чести я бы охотно отказался.
Она готова была сказать, что девица, навлекшая на него такую беду, нежно любит его и верит в него всей душой - и это ли не награда? - но удержалась, побоявшись, что слишком много на себя берет; и, пока она колебалась, он внезапно простился.
Однако в следующий раз Морис вернулся к этой теме, и Кэтрин снова попеняла ему за гордость. Он повторил, что не может измениться, и на этот раз Кэтрин не удержалась и сказала, что ему стоит только сделать небольшое усилие - измениться не так уж трудно.
Морису порою приходило в голову, что ссора с ней помогла бы ему; но как прикажете поссориться с женщиной, которая всегда готова уступить? На сей раз он удовлетворился следующим восклицанием:
- Вы, верно, думаете, что трудно только вам! А мне, по-вашему, не трудно?
- Теперь вся тяжесть легла на ваши плечи, - ответила она. - Мои трудности остались позади!
- Вот именно.
- Мы должны вместе нести свой груз, - сказала Кэтрин. - Вот к чему надо стремиться.
Морис попытался непринужденно улыбнуться.
- Есть вещи, которые невозможно нести вместе - например, тяжесть разлуки.
- Отчего вы заговорили о разлуке?
- А-а, вам это не нравится! Я так и знал.
- Куда вы едете, Морис? - вдруг спросила она.
Он пристально поглядел на нее, и взгляд его испугал девушку.
- Обещайте не делать сцен, - сказал он.
- Сцен? Да разве я делаю сцены?
- Все женщины делают сцены, - сказал Морис тоном опытного сердцееда.
- Только не я. Куда вы едете?
- Вас очень удивит, если я скажу, что еду по делу?
Она задумалась, глядя на него.
- Да... То есть, нет. Нет - если вы возьмете меня с собой.
- Взять вас с собой? По делу?
- Какое у вас дело? Ваше дело - оставаться со мной.
- Оставаясь с вами, я не заработаю себе на жизнь, - сказал Морис. Но тут его озарило: - Вернее, я тем и зарабатываю на жизнь, что сижу с вами так все говорят!
Это восклицание было рассчитано на большой эффект, но Кэтрин пропустила его мимо ушей.
- Куда вы едете? - еще раз повторила она.
- В Новый Орлеан. Покупать хлопок.
- Я охотно поеду с вами в Новый Орлеан, - сказала Кэтрин.
- В этот рассадник желтой лихорадки? - воскликнул Морис. - Неужели вы думаете, что я соглашусь подвергнуть вашу жизнь опасности - да еще в такой момент?
- Зачем вам ехать, если там желтая лихорадка? Морис, вы не должны ехать!
- Затем, чтобы заработать шесть тысяч долларов, - сказал Морис. - Вы не можете лишить меня такого удовольствия!
- Нам не нужны эти шесть тысяч долларов. Вы слишком много думаете о деньгах.
- Легко вам говорить! Это редкий случай; мы узнали только вчера вечером.
И он объяснил, в чем заключается случай, а потом долго рассказывал об исключительно выгодной сделке, которую задумали они с партнером, останавливался на подробностях и несколько раз повторялся.
Его история, однако, ничуть не захватила воображение Кэтрин - по причинам, известным ей одной.
- Если вам можно ехать в Новый Орлеан, то и мне тоже можно, - сказала она. - Вы так же рискуете подхватить лихорадку, как и я. Я ничуть не слабее вас и не боюсь никакой лихорадки. В Европе мы бывали в очень нездоровых местах - отец даже заставлял меня принимать пилюли. И я ни разу не заболела и ничего не боялась. Какой нам толк от этих шести тысяч, если вы умрете от желтой лихорадки, Морис? Когда готовишься венчаться, нельзя все время думать о делах, ведь правда? Не думайте о хлопке, думайте лучше обо мне. Вы еще успеете съездить в Новый Орлеан - там всегда сколько угодно хлопка. Сейчас вовсе неподходящее время - мы и без того слишком давно откладываем.
Никогда прежде Кэтрин не говорила так много и так решительно; в продолжение всей этой речи она держала его руку в своих руках.
- Вы обещали не делать сцен! - вскричал Морис. - И все-таки сделали.
- Это вы делаете сцену. Я вас раньше ни о чем не просила. Мы слишком давно откладываем.
Она была рада, что прежде почти ни о чем не просила Мориса: теперь это как бы давало ей право настаивать.
Морис немного подумал.
- Что ж, прекрасно; не будем больше говорить об этом. Я заключу сделку по почте.
И он начал разглаживать ворс на своей шляпе, собираясь уходить.
- Так вы не поедете? - спросила Кэтрин, глядя на него.
Морису не хотелось отказываться от своего плана затеять ссору - это бы так все упростило. Он сверху вниз посмотрел на Кэтрин и самым мрачным образом нахмурился.
- Вы неблагоразумны! - сказал он. - Вы не должны настаивать!
Но она, как всегда, уступила, сказав:
- Да, я неблагоразумна; я знаю, что настаивать нехорошо. Но ведь это так естественно! И я настаивала только одну минуту.
- Одна минута может принести огромный вред. Когда я приду в следующий раз, постарайтесь быть спокойнее.
- А когда вы придете в следующий раз?
- Вы хотите ставить мне условия? - спросил Морис. - Я приду в субботу.
- Нет, придите завтра, - попросила Кэтрин. - Я хочу, чтобы вы пришли завтра. Я буду спокойна и благоразумна, - добавила она; волнение ее усилилось до крайности, и это обещание было более чем уместно. Ужас внезапно охватил девушку - точно все ее неясные страхи и сомнения внезапно обрели реальность и вылились в неописуемую тревогу; все ее существо в этот момент сосредоточилось на одном желании: удержать Мориса в комнате.
Он склонился и поцеловал ее в лоб.
- Когда вы спокойны, вы - само совершенство, - сказал он. - А ажитация вам, право, не к лицу.
Кэтрин силилась подавить свое возбуждение (только сердце у нее возбужденно билось, но с этим ничего нельзя было поделать); помолчав, она спросила как можно ласковей:
- Обещаете прийти завтра?
- Я сказал, что приду в субботу, - улыбнулся Морис; он то хмурился, то улыбался и находился в полном замешательстве.
- И в субботу тоже, - сказала Кэтрин, пытаясь улыбнуться, - но сперва завтра.
Морис двинулся к выходу, но девушка проворно обогнала его и прислонилась плечом к двери; чтобы удержать его, Кэтрин была готова на все.
- А если что-нибудь помешает мне прийти завтра, вы, конечно, скажете, что я вас обманул!
- Что может вам помешать? Вам стоит только захотеть.
- Я же не какой-нибудь повеса - у меня дела! - раздраженно воскликнул Морис.
Тон у него был такой грубый и неестественный, что Кэтрин беспомощно взглянула на него и поспешила отвернуться, а он тотчас взялся за ручку двери. Ему попросту хотелось убежать. Но она уже снова приблизилась к нему и проговорила тихим, но чрезвычайно напряженным голосом:
- Морис, вы меня оставляете?
- Да, ненадолго.
- Когда же вы придете?
- Когда к вам снова вернется благоразумие.
- Такое благоразумие, как у вас, ко мне уже не вернется!
Кэтрин все еще пыталась удержать его; они едва не боролись.
- Подумайте, на что я пошла ради вас! - вырвалось у девушки. - Морис, я отказалась от всего, от всего!
- Вы снова все это получите!
- Снова? Значит, вы что-то задумали! Что, Морис? Что случилось? Что я такого сделала? Отчего вы так переменились?
- Я напишу вам, - пробормотал Морис, - я лучше напишу.
- А, так вы не придете - воскликнула Кэтрин и заплакала.
- Дорогая Кэтрин, напрасно вы так говорите! - возразил он. - Мы еще увидимся. Обещаю вам!
Тут ему наконец удалось переступить порог, и он затворил за собой дверь.
30
С тех пор тихое горе девушки ни разу не находило выхода в слезах; а если такое и случалось, миру об этом ничего не известно. Но в тот вечер она рыдала долго и безутешно - бросилась на софу и самозабвенно отдалась своим страданиям. Она сама не понимала, что произошло; со стороны их размолвка выглядела вполне заурядно: все девушки ссорятся с возлюбленными, и это еще не означает разрыва; Кэтрин вовсе не имела причин видеть тут какую-то угрозу. И все же она чувствовала боль, точно от раны, - пусть даже Морис и не нанес ей раны. Ей казалось, что с лица его внезапно спала маска. Он хотел от нее уехать; он был зол и жесток, странно говорил и странно глядел на нее. Кэтрин была потрясена и раздавлена; всхлипывала, спрятав лицо в подушки, и говорила сама с собой. Потом поднялась, испугавшись, что кто-нибудь может войти - отец или миссис Пенимен, - и долго сидела, неподвижно глядя перед собой, между тем как в гостиной сгущались сумерки. Ей пришло в голову, что он, может быть, вернется и извинится перед ней, возьмет свои слова обратно; уговаривая и обнадеживая себя, Кэтрин долго вслушивалась - не зазвонит ли дверной колокольчик. Прошло много времени, но Мориса все не было; темнело; в изящной и скромной гостиной с ее светлыми, чистыми тонами наступил вечер; камин догорел. Когда совсем стемнело, Кэтрин подошла к окну. Она полчаса простояла, глядя на крыльцо и надеясь увидеть Мориса у подъезда. Наконец она отвернулась, ибо увидела возвратившегося домой отца. Он заметил ее сквозь стекло и, остановившись возле мраморного крыльца, церемонно, с преувеличенной вежливостью приподнял шляпу. Его жест так не соответствовал ее состоянию, величавый и почтительный поклон был так неуместен по отношению к несчастной девушке, презренной и брошенной, что Кэтрин в ужасе затрепетала и поспешила уйти к себе. У нее было такое чувство, будто в этот момент она отреклась от Мориса.