- Неблагодарна? Просто я очень несчастна. Трудно быть за это благодарной! Скажите же, где он теперь?
- Не имею представления. В тайной переписке я с ним не состою, сказала миссис Пенимен, весьма сожалевшая об этом, потому что она оказалась лишена возможности сообщить молодому человеку об оскорблениях, которым Кэтрин ее подвергла, - и это после того, как она столько сделала для племянницы!
- Значит, он давно надумал отказаться от меня? - спросила Кэтрин, уже совершенно успокоившись.
У миссис Пенимен снова появилась надежда предложить племяннице свои объяснения.
- Он испугался... он испугался, - сказала она. - Ему не хватило мужества - того мужества, которое требовалось, чтобы причинить тебе боль! Он не мог решиться навлечь на тебя отцовское проклятие!
Кэтрин выслушала тетку, не сводя с нее глаз; и, когда та замолчала, девушка продолжала еще несколько времени смотреть на нее.
- Он поручил вам сказать это?
- Он поручил мне о многом сказать тебе; об очень щекотливых и тонких вещах. И он надеется, что ты не станешь презирать его.
- Я не презираю его, - заверила ее Кэтрин. И, помолчав, спросила: Неужели он уехал навеки?
- Ну, навеки - это слишком долго. Ведь твой отец, наверное, не будет жить вечно.
- Да, наверное.
- Я уверена, что ты осознАешь... поймешь... хотя твое сердце и обливается кровью, - сказала миссис Пенимен. - Ты, конечно, считаешь, что он слишком щепетилен. Мне тоже так кажется, но я уважаю его принципы. Он просит и тебя отнестись к ним с уважением.
Кэтрин все еще неотрывно смотрела на тетку, а потом заговорила так, точно она не поняла миссис Пенимен или совсем ее не слышала.
- Значит, это было придумано заранее. Он не хотел жениться. Он отрекся от меня.
- На время, дорогая Кэтрин. Только на время.
- И оставил меня одну, - продолжала Кэтрин.
- Но ведь у тебя есть я! - с чувством сказала миссис Пенимен.
Кэтрин медленно покачала головой.
- Не верю! - воскликнула она и вышла из комнаты.
31
Она приучала себя к спокойствию, но совершенствоваться в этом предпочитала в одиночестве и к чаю решила не выходить; по воскресеньям чай подавали в шесть, а обедать и вовсе не садились. Доктор Слоупер и его сестра сидели друг против друга, но миссис Пенимен старательно избегала его взгляда.
Позже они вдвоем, без Кэтрин, отправились к своей сестре миссис Олмонд, где дамы принялись обсуждать злосчастное положение Кэтрин с откровенностью, несколько омраченной скрытностью и загадочностью Лавинии.
- Я рада, что он не женится на ней, - сказала миссис Олмонд, - но все равно он заслужил порядочную порку.
Миссис Пенимен была шокирована грубостью сестры и отвечала, что Морисом руководили благороднейшие побуждения: он не желал разорить Кэтрин.
- Я очень рада, что ей не грозит разорение, но надеюсь, что он так никогда и не разбогатеет. А что тебе Кэтрин говорит? - спросила миссис Олмонд.
- Говорит, что у меня талант утешать, - ответила миссис Пенимен.
Так Лавиния описала сестре положение в доме на Вашингтонской площади, и - очевидно, помня о своем таланте утешать - по возвращении домой она вновь постучала к Кэтрин. Кэтрин отворила и остановилась в дверях; вид у нее был невозмутимый.
- Я только хотела дать тебе один совет, - сказала миссис Пенимен. Если отец станет тебя расспрашивать, скажи, что все идет по-прежнему.
Кэтрин стояла, держась за дверь, и глядела на тетку, но не приглашала ее войти.
- Вы думаете, он меня спросит?
- Я уверена. Он спрашивал меня, когда мы возвращались от Элизабет. Сестре я все объяснила. А твоему отцу сказала, что ничего не знаю.
- Вы думаете, он меня спросит, когда заметит... когда заметит?.. Кэтрин не договорила.
- Чем больше он заметит, тем неприятнее будет себя вести, - сказала тетушка.
- Я постараюсь, чтобы он заметил как можно меньше! - объявила Кэтрин.
- Скажи ему, что ты по-прежнему помолвлена.
- Я и вправду помолвлена, - проговорила Кэтрин, закрывая перед теткой дверь.
Она бы не сказала этого два дня спустя - во вторник, например, когда наконец получила письмо, от Мориса Таунзенда. Это было весьма пространное послание (пять листов большого формата), присланное из Филадельфии; это было объяснение, и объяснялось в нем множество предметов, главным же образом - причины, побудившие автора письма воспользоваться срочной "деловой" поездкой, чтобы попытаться изгнать из своего сердца образ той, чей жизненный путь ему довелось пересечь и - увы! - усыпать обломками. Полностью преуспеть в своих попытках он не рассчитывал, но, несмотря на это, обещал никогда больше не становиться между ее великодушным сердцем с одной стороны - и ее блестящим будущим и дочерним долгом - с другой. В конце письма он выражал опасение, что дела вынудят его путешествовать еще несколько месяцев, а также надежду, что, когда им обоим удастся свыкнуться с неизбежной переменой в их отношениях (пусть даже на это потребуются годы), они встретятся как друзья, как товарищи по страданию, как невинные, но благоразумные жертвы неумолимого закона, управляющего человеческим обществом. Пусть жизнь ее будет покойна и счастлива - таково величайшее желание того, кто еще смеет подписаться "покорнейший слуга". Письмо было составлено превосходно, и, когда утихла первая жгучая боль, которую ей причинил бесстрастный тон письма и его горький смысл, Кэтрин, хранившая письмо много лет, сумела оценить изящество его стиля. А пока - и довольно долго - ее поддерживала только растущая день ото дня решимость не искать участия у своего отца.
Доктор выждал неделю, а потом в одно прекрасное утро, в час, когда Кэтрин редко видела его, вошел вдруг в гостиную. Он хорошо рассчитал время и застал дочь одну. Она сидела за вышиванием, и он вошел и остановился против нее; он собирался выходить - уже надел шляпу и теперь натягивал перчатки.
- Мне кажется, я ничем не заслужил твоего неуважения, - сказал он, помолчав.
- Не знаю, чем я тебе не угодила, - сказала Кэтрин, не поднимая глаз от работы.
- Ты, видимо, совсем забыла о просьбе, с которой я обратился к тебе в Ливерпуле, перед отплытием; я просил заранее предупредить меня о том, когда ты намерена покинуть мой дом.
- Я его еще не покидаю! - сказала Кэтрин.
- Но ты собираешься это сделать и дала мне понять, что твой отъезд не за горами. Больше того, телесно ты еще здесь, но в мыслях уже далеко. Душою ты живешь со своим будущим супругом и так мало уделяешь нам внимания, словно и впрямь уже поселилась под супружеским кровом.
- Я постараюсь быть повеселее! - сказала Кэтрин.
- У тебя есть основания веселиться; чего тебе еще желать! Ты выходишь замуж за блестящего молодого человека и вдобавок, наверное, испытываешь удовлетворение оттого, что тебе удалось настоять на своем; по-моему, судьба улыбается тебе!
Кэтрин встала; она задыхалась. Однако она неторопливо и аккуратно сложила вышивание, не поднимая пылающего лица. Отец ее стоял на прежнем месте; она надеялась, что он уйдет, но он натянул перчатки, застегнул их и заложил руки за спину.
- Мне бы хотелось знать, когда именно опустеет мой дом, - продолжал он. - Твоя тетка покинет его вслед за тобой.
Наконец она подняла глаза и долго молча смотрела на отца; вопреки гордому решению Кэтрин, во взгляде ее читалась та самая мольба, которую она старалась скрыть. Глаза ее встретились с бесстрастными серыми глазами отца, и он снова спросил:
- Так что же - завтра? На будущей неделе? Или через неделю?
- Я остаюсь! - сказала Кэтрин.
Доктор удивленно поднял брови.
- Жених пошел на попятный?
- Я расторгла свою помолвку.
- Расторгла?
- Я попросила его покинуть город, и он надолго уехал.
Доктор был разочарован и удивлен, но разрешил свое недоумение, сказав себе, что дочь попросту искажает - по простительным, если угодно, причинам, но все же искажает - факты; и он излил свое разочарование (разочарование человека, лишившегося торжества, на которое он рассчитывал), спросив Кэтрин:
- И как же он принял свою отставку?
- Не знаю! - ответила Кэтрин уже не столь изобретательно, как прежде.
- То есть тебе это безразлично? Ты жестока; ведь ты сама так долго его поощряла и играла им.