Повествование в «Стуже» ведется в основном от третьего лица, но нередко, как мы уже говорили, переходит к первому лицу, Егору Азевичу. Роман написан методом инверсии, и наиболее значимые эпизоды в нем относятся к прошлому времени. Настоящее объявляет себя редко и приходит только в те моменты, когда Азевич думает о прошлом. Благодаря такому построению сюжета всезнающий повествователь выступает в роли свидетеля событий, который не только утверждает, но и подтверждает чувства и побуждения всех героев романа. В то же время подобный способ организации материала создает экспрессивную дистанцию между повествователем и его персонажами. Остраняющие слова и фразы повествования, такие как «что-то», «казалось», «типа» и им подобные, способствуют художественным и техническим приемам, устанавливающим дистанцию между разными повествователями. В то же время слова и фразы типа «он думал», «он согласился» отделяют повествователя от третьего и от первого лица от героев романа. Подобный прием часто употребляется для того, чтобы отразить иронию момента. Однако читатель будет напрасно искать следы авторской иронии в романе, где повествователь служит главным образом в качестве гида для читателя. Повествователь берет читателя за руку и вводит его в мир жителей Беларуси, большинство которых, как и Азевич, обитают словно в тумане. Читатель направляется этим всезнающим гидом настолько тактично и осторожно, что у нас возникает ощущение, будто мы участники описываемых событий. Автор дает читателю возможность «наблюдать», какой была жизнь в Беларуси до и после коллективизации, а также в первый год войны. Общий тон невовлеченности в действие повествователя прекрасно сбалансирован в романе погружением в него читателя. Быков позволяет не только выявиться подсознанию своих героев в интерпретации тех или иных событий, но и уступает этой интерпретации первое место в повествовании.
Постепенно реализуя этот процесс, автор отставляет заключения на задний план, выводя на передний Азевича, который после тяжелых раздумий «самостоятельно» приходит к болезненным для себя откровениям. Большая часть вопросов, казавшихся в начале романа риторическими (и среди них — вечное быковское «за что?»), к концу «Стужи» находят ответ во внутренних монологах Егора Азевича.
Композиция романа продумана до чрезвычайной точности. Один из важнейших и безотказно действующих приемов — ретроспективная вспышка памяти главного героя, скрепленная голосом повествователя и его комментариями. Это может быть эпизод разной длины — от абзаца до нескольких страниц. Эти вспышки возникают в памяти Азевича не в хронологическом порядке. Однако у читателя не возникает ни малейшего сомнения в том, когда и что происходит. Все события и сцены прозрачно-визуальны: перед читателем словно прокручивается фильм, снятый прекрасным оператором. Причем камера — вот оно, мастерство! — в самый напряженный момент вдруг переводится на что-то другое, например на природу. Восприятие читателя получает необходимую разрядку — чтобы потом с новой силой сосредоточиться на герое и на событиях романа. Мастерство писателя проявляется и в линейных, а посему едва заметных переходах между эпизодами «Стужи». Композиция романа выстроена таким образом, что кажется, словно любой момент прошлого естественным образом принадлежит настоящему.
Как мы уже не раз отмечали, природа играет важнейшую роль во всех без исключения произведениях Василя Быкова. Как правило, она выполняет два типа функций. Если действие происходит на поле брани вне Беларуси, герои Быкова с нежностью вспоминают красоту и прелести родной природы. В таких случаях она выполняет умиротворяющую роль, часто являясь в форме приятного сна, радостной приметы или хорошего предчувствия. Как правило, это происходит или накануне смертельного боя, или в короткую передышку между тяжестями солдатских будней. Совершенно другая, более разносторонняя функция родной природы проявляется, когда действие происходит на территории Беларуси. В этих случаях природа может быть как прекрасной, гармоничной и дружелюбной по отношению к героям, так и жесткой, беспощадной, а порой и убийственной. Интересно отметить, что в большинстве работ Быкова более позднего периода (исключение — «Круглянский мост», 1969) присутствует постоянная тема или мотив недружелюбной природы. Так, во многих работах 1980-х, среди которых «Знак беды» (1984), «Обелиск» (1986), «Облава» (1989), как и в произведениях 1990–2000-х годов (имеется в виду послечернобыльское время), природа воздействует на личную судьбу человека исключительно в негативном плане. Быков словно насылает на своих героев ангелов гнева из Ветхого Завета, не щадящих ни праведных, ни грешных. По древнему верованию, которое перешло в белорусский фольклор, Господь создал и посылает на землю сонмища этих созданий в отмщение за надругательство над природой и за человеческие грехи.