В горнице двое: боярин Версень и дьяк Морозов. Сидят на лавках, зевают, великого князя дожидаются. Тот с утра на охоте. Уже б и воротиться время, ан нет. Отрок прошёл вдоль стен, свечи зажёг. Версень недовольно кашлянул.
Боярин Иван Никитич к государю с челобитной припожаловал. Проситься решил, авось великий князь даст от Пушкарного двора освобождение: не по нём, боярину, и хлопотно.
А дьяк Морозов едва в Москву заявился, немедля к великому князю поспешил. Жена отговаривать пыталась: «Куда к ночи? Утро будет. Оно и мудреней, чать без передыха…» Но Морозов отмахнулся: не твоего, бабьего, ума дело. Не с гулянки, из города-то какого, Бахчисарая прибыл, про посольскую службу до другого дня таить негоже. Егда ещё вести нерадостные привезли, и о них государю немедля изложить надлежит.
Ждут боярин с дьяком, а Василия всё нет. В горницу заглянул дворецкий Роман, пробурчал недовольно:
- Государь в Воробьёвом сельце заночует, так что не сидите попусту.
Поднялись Версень с Морозовым, покинули хоромы. Темень. Постояли, пока глаза свыклись, за ворота кремлёвские вышли. Версень шагал чуть впереди, придерживая рукой полу шубы. За ним, с трудом поспевая, семенил Морозов.
- Боярина-то Родивона Зиновеича великий князь в Белоозеро упёк! - повернув голову вполоборота, прокричал Версень. - А род бояр Твердевых древен, от Рюриковичей, и роду княжескому не уступит… Дьяк отмолчался.
- Оглох, поди, - сплюнул Версень. Морозов отстал, свернул в улицу, а Версень шагал, бубнил под нос, ругал дьяка и ему подобных:
- Время какое настало. Не бояре, дьяки да служилые люди у великого князя в чести. Великий князь боярами помыкает, ни во что не чтёт…
Не колымагой, а лёгким открытым возком въехал государь в село. Кособокие избы, крытые потемневшей соломой, вросли в землю, топятся по-чёрному. Редкие окошки затянуты бычьими пузырями.
Весной в крестьянских избах голодно, пустые щи и те в редкость.
Василий из возка поглядывает. На взгорочке мальчишка греется. Из-под рваной рубахи лопатки выпирают. Стоит мальчишка на ногах-соломинках, от ветра качается, прозрачное лицо светится насквозь.
Обогнали старуху. Босая, согнувшись под вязанкой хвороста, еле плетётся. Из избы вылезла баба, от водянки распухла, лицо в гнойниках.
Отворотил голову Василий, Михайло Плещеев рядышком сидит. Сказал спокойно:
- По весне завсегда так.
- С зимы надобно придерживать на весну, - нахмурился Василий. - Ан сожрут всё по осени, а опосля страждут.
Возок вкатился на княжеское подворье. Навстречу выбежал старый тиун Дормидонт, из худосочных бояр, помог великому князю вылезть. Тут и ключница вертится, трясёт телесами.
- Сказывай, Матрёна, чем потчевать собираешься? - с усмешкой спросил Василий.
- Пироги с рыбой, батюшка осударь, да зайчатина с луком. Ещё лапша с утятиной и гусь жареный.
- Ну, отведаю, не разучилась ли стряпать. А ты почто, Дормидонт, рылом в землю уставился? - Повернулся к тиуну - Либо грех за собой чуешь? Аль государю не возрадовался?
- Как не рад, государь, рад…
- Он, батюшка осударь, запечалился, - поспешила вмешаться ключница. - Воровство у нас случилось, истый разбой.
- О чём мелешь, Матрёна? - грозно спросил Василий и взглянул на тиуна.
Тот на великого князя глаза поднял.
- Беда, государь, пошалили тати в амбаре.
- Много взято?
- Да не так и много. Мер десять жита да солонины кусок.
- Выводил ли смердов на правёж?
- Государь, честны смерды. Не возьмут они, - робко возразил тиун.
Василий оборвал:
- Вишь ты, холопам потакаешь, Дормидонтка?.. Каков заступник! Отчего бы, а?
Понурил голову тиун, не ответил.
- Завтре, с зорьки, смердов на правёж да избы самолично обшарь, вора сыщи. Наперёд знай, Дормидонт, мне жалостливый тиун не надобен. - И позвал Плещеева: - Пойдём, Михайло, ужо отведаем Матрёниных пирогов…
За столом великий князь потешался до слёз. Михайло Плещеев на карачках по полу лазил, скоморошничал и кривлялся.
Глава 11. КОНЕЦ ПСКОВСКОГО ВЕЧА
В Новгород! Псковичи. Жалобы псковские. Псковское вече. Государь едет!
Великий князь держал путь в Новгород. Дорога не близкая, да нужда заставила. Воевода Щеня из Новгорода в который раз уведомлял: псковичи наместником Репнёй-Оболенским недовольство кажут.