Станислав Грибанов
Василий Сталин. Письма из зоны
Без вины виноватым русских тюрем
Заложники времени (пролог)
Моя первая книга о Василии Сталине готовилась к выходу в свет, когда советская власть доживала последние дни. Формально она еще володела, казалось бы, несокрушимой державой, еще работали все ее институты: партия — ведущая и направляющая сила, Лубянка — ее надежный оплот, армия, застрявшая в боях с афганскими моджахедами. Ни одна заметка, ни одна статья в газете не могла тогда появиться без разрешения цензора, так что увидеть книгу о сыне Сталина — то, что удалось собрать в документах и воспоминаниях его современников, — я никак не рассчитывал, писал, как говорится, в стол. Дело в том, что имя генералиссимуса Сталина в исторической и мемуарной литературе проходило лишь в черных тонах или с оговорками «кузькиной мамы» времен Хрущева. Эта установка автоматически переносилась и на его сына. А мое «сочинение на свободную тему, где главным героем был летчик Василий по фамилии Сталин», в прокрустово ложе исторических пленумов да съездов партии не укладывалось. Так что писал — отводил душу! — вдруг «красные» придут и напечатают. А может, «белые»…
О жизни Василия Сталина более подробный рассказ я услышал однажды во время дружеского застолья в военном городке штаба южного авиационного корпуса, который дислоцировался некогда в Виттенберге — это на территории, уже ушедшей в историю Германии, ее рабоче-крестьянской республики. В уютном домике по улице Рябиновой хозяин его, генерал Микоян — милейший Алексей Анастасович, щедро угощал меня, Бог весть каким ветром занесенной в Европу, кавказской бастурмой, которая под немецкий «Weinbrand» (попросту «Ванькин брат») шла тоже неплохо.
Помню, выпили мы по одной — за встречу. Солдатская судьба сводила нас сначала в белорусских краях — на аэродроме Рось, потом уже у немцев, в городке Кётен и Цербсте, где генерал Микоян командовал истребительной авиадивизией, а я заканчивал свою боевую вахту с дневными и ночными бдениями в дежурном звене да перехватами рыскающих вдоль границы наглых американских пилотяг. Когда выпили по второй — за тех, кто не вернулся из полета, — Алексей Анастасович достал фамильный альбом и принялся подробно представлять каждого из своих родных и близких. Возможно, случайно мое внимание остановилось на снимке одного из братьев Микоянов. «Это Володя, — ответил на вопрос Алексей Анастасович. — Ему было девятнадцать лет, когда он погиб под Сталинградом. Их полк собрал там Василий Сталин».
Упоминание имени сына Сталина, откровенно говоря, пролетело тогда мимо ушей. О нем по аэродромам ходили легенды, разобраться в которых, где там была правда, а где вранье — вряд ли кто смог бы. Круто поработала на эту тему и хрущевская пропаганда. Никита уже разоблачил культ личности Сталина. кремлевская камарилья до высот небожителей уже подняла его самого — Хрущев стал четырежды Героем! А на горизонте уже занималась заря очередной перестройки святой Руси. Это, когда вместо обещанного коммунизма начальники Кремля развернули оглоблю и повели законопослушные массы назад, к капитализму…
Помню, среди пилотской братвы поговаривали, что сын Сталина о делишках кремлевских царедворцев знал много такого, что населению — по-нынешнему электорату — знать не полагалось. Вот за это его сначала упрятали на 8 лет в тюрьму, а потом сослали в Казань, где и убили…
В тридцатых-то годах, когда по всей стране гремели имена героев-летчиков, спасавших «челюскинцев», бесстрашных экипажей Чкалова и Громова, маханувших через Северный полюс в Америку, молодежь рвалась в небо! Естественно, что и дети Кремля не готовились в олигархи. Естественно ли? Но, прямо скажем, им-то было куда как проще, чем деревенскому парню, шагать по служебной лестнице — до тех же голубых лампас на форме военного летчика — или схлопотать орденок с этаким лакейским уточненьицем в представлении к награде: «…сын Никиты Сергеевича». Это о Леониде Хрущеве.
Словом, ни Василий Сталин, ни Степа Микоян (тоже генерал), ни его дружок Леня Хрущев, ни Щербаков, ни Булганин, ни Ярославский — золотая молодежь Кремля — меня совершенно не интересовали ни как летчика, ни как военного корреспондента. А вот судьба 19-летнего Володи Микояна, павшего в бою в небе Сталинграда, не могла не взволновать, и с воспоминаний на улице Рябиновой его брата Алексея до встреч в Кремле с их батюшкой, затем с бывшим в плену у немцев нашим солдатом — свидетелем последних минут жизни летчика — получился поистине захватывающий, не отпускающий тебя ни на один день журналистский поиск…