В течение последнего месяца Сталин В.И. неоднократно просил следователя, ведущего его дело, ускорить прием к БЕРИЯ, объясняя это тем, что хотел бы знать, какое решение по его делу будет принято Советским правительством.
Докладываю на Ваше распоряжение.
С. Круглов
В.И. СТАЛИН В.М. МОЛОТОВУ
21 декабря 1953 г. Уважаемый Вячеслав Михайлович,
Берия должен ответить на ряд вопросов, касающихся нашей семьи. Это необходимо для истории. Многое становится ясным. Если невозможно это сделать мне, то должны сделать Вы, так как при постановке вопросов надо знать трагедию нашей семьи с 1930 года. Лучше Вас это знал только Киров. Многое и мне неизвестно, так как я был слишком мал. Многое мне рассказывал Отец и многое ему было не понятно. Все это необходимо выяснить.
Ваш В. Сталин 21 декабря 1953 г.
В.И. СТАЛИН Н.C. ХРУЩЕВУ
10 апреля 1958 г.
Никита Сергеевич!
Сегодня слушал Вас по радио из дворца спорта и - опять вам пишу. Знаю, что надоел, но что же мне делать, но что же мне делать, Никита Сергеевич?!
Душевная тоска и опустошенность доводят до страданий невыносимых.
Я смотрю на действительных врагов - они легко переносят заключение, гордятся им.
Их стимул: "будущего мщения, ненависти" дает им силы легче, и самое главное, проще переносить заключение.
Но какая у меня может быть ненависть и к кому?! Сегодня я Вас слушал и вспоминал 30-е годы, которые Вы упоминали. Вспомнил, как мать возила меня на ткацкую фабрику, как брала с собой на лекцию, на которой может быть и Вы были. Знаю, что вы знали друг друга по учебе, т.к. она много говорила о Вас.
Хорошо помню похороны, ибо они, как и смерть матери, врезались на всю жизнь в мою память. Помню Ваше выступление на похоронах матери, а фотографию Вашего выступления на Ново-Девичьем все время хранил в семейном альбоме.
Все эти воспоминания нахлынули на меня сегодня, когда слушал Ваше простое, до души доходящее выступление.
Бывают моменты, когда сливаешься с выступающим в одно-единственное целое. Такое ощущение было у меня сегодня, когда я слушал Вас. Буду откровенным до конца, Никита Сергеевич! Бывают и бывали моменты, когда я ругаю в душе Вас. Потому что невозможно не ругнуться, глядя на 4 стены и беспросветность своего положения со всеми этими: зачетами, работой, содержанием и т.д. Ведь по всем законам 4 февраля 1958 года я должен был быть дома. Но слушая Ваши выступления, а особенно сегодняшнее, вся злость пропадает и кроме уважения и восхищения ничего не остается. Ведь верно говорите и замечательно действуете! Нельзя не радоваться: за Вас, Родину и не восхищаться! Действительно, очевидно не знающие Вас думали, что Вы способны испугаться поездки в Венгрию. Но, Никита Сергеевич, кто видел Вас под Калачом, когда была разбита Ваша автомашина и вообще положение было не из легких, не может сомневаться в Вашей стойкости и личной отваге!
Хочется быть с Вами, помогать Вам! Хочется, чтобы Вы испытали меня в деле и поверили в меня! Вы, Никита Сергеевич, Вы сами, а не по докладам третьих лиц. Я изголодался по настоящей работе, Никита Сергеевич!
Но оглянешься... опять 4 стены, глазок и т.д. Берет злость, дикая злость, Никита Сергеевич, на того, кто Вам представил меня в таком виде, что Вы соглашаетесь, даже сверх срока, держать меня в тюрьме, ибо я "враг"!
Ну, как мне убедить Вас в обратном?!
Уверяю Вас, я мог бы быть действительно преданным Вам человеком, до конца! Потому что (это мое глубочайшее убеждение) мешает такому сближению и взаимопониманию не разность политических убеждений, ибо они одни; не обида и желание мстить за отца - у меня этого в голове нет; - а Ваша неосведомленность о истине моих взглядов и помыслов о дальнейшей своей жизни.
Например: Я считаю, что у отца адвокат сильнее меня, - партия! Вы достаточно ясно говорили по этому вопросу (я Вам писал) и мне лучше не сказать!
И вообще я считаю, что все полезное для партии должно восприниматься как полезное! Это я о Вас говорю, Никита Сергеевич! Потому что верю, что Вы пошли на борьбу с культом, не с радостью, а в силу необходимости так поступить, ради партии. Были и другие - приспособленцы. Но это мелочь, а не люди. Были и враги принципиальной линии XX съезда. Многие вначале не поняли всей величины Ваших действий, всей Вашей принципиальности (а не кощунства) ради партии. Не осознали сразу, что так надо было поступить, не от хорошей жизни, а во имя партии.
Это не была месть, за что-то, кому-то, а был большой политической значимости акт, вызванный необходимостью, а не личным отношением!
Уверяю Вас, что я это понял!
Но тем больнее мне быть неверно понятым Вами и находиться не в числе Ваших ближайших помощников, а в числе "врагов" Ваших.
Поймите меня, Никита Сергеевич, и согласитесь, что мне невыносимо тяжело не только физически, но и морально.
Разрубить этот "Гордеев узел" может только личная встреча, Никита Сергеевич!
В.Сталин 10.4.58 г.
В.И. СТАЛИН в ЦК КПСС
19 января 1959 г.
Центральному Комитету КПСС
Считаю своим долгом поделиться с ЦК некоторыми своими наблюдениями, касающимися к членам антипартийной группы: Маленкова, Кагановича, Булганина и Шепилова.
С Молотовым и Кагановичем мне не приходилось работать, а эпизодические встречи не могут служить мерилом знания мною этих людей, Шепилова я вообще не знал.
Полностью присоединяюсь к выводам ЦК о этих людях, ибо ЦК лучше меня их знает. Другое дело Маленков и Булганин. С тем и другим мне приходилось встречаться по служебным вопросам и наблюдать их деятельность.
Булганин. Должен признаться, что до разоблачения на суде постыдной роли Булганина в мой адрес, я был самого высокого мнения об этом человеке. Теперь я понял, что Булганин то же, что и Маленков - карьерист, фарисей, только в 10 раз хитрее и скрытнее. Особое внимание обращает на себя выступление его на пленуме ЦК. Создается впечатление, что он чувствует за собой какую-то силу (?!) или считает партию настолько глупой, что позволяет себе слишком свободно каламбурить. Номинальный лидер..?! Нет, он собирался быть не номинальным лидером, как это видно из его же выступления! Номинальным же лидером (то есть пустышкой) он стал не по своей воле (ибо сие не от него зависело), а по воле партии. Выступление его не искреннее, а смесь фарисейства с трусостью.
Маленков. Об этом человеке стоит поговорить подробнее. С Маленковым, которому были поручены дела ВВС, мне пришлось сталкиваться часто: в 1941-1942-1943 и в 1945 г., когда ЦК отстранило его от шефства над ВВС и должности секретаря ЦК за обман ЦК. Мне доподлинно известно, что в так называемом Ленинградском деле Маленков видел возможность своего возвращения на пост секретаря ЦК и с этой целью создал дело, извратил действительность. Прямо говоря, на костях ленинградцев при помощи (очень активной) со стороны Берия, - опять занял пост секретаря ЦК. Вообще, если проследить за ходом карьеры Маленкова и Берия, то легко заметить, как они друг друга тянули и выручали. Вот довольно характерный факт их взаимного сотрудничества на заре их обоюдной карьеры ещё до войны. Речь идет о С.Ф. Реденсе - одном из старейших чекистов-дзержинцев. Я его хорошо знал, ибо он являлся мужем сестры моей матери А.С. Аллилуевой. Когда Берия назначили в НКВД, Реденс был для него помехой на должности Нач. упр. НКВД Москвы, ибо Реденс знал Берия по работе в Закавказье с отрицательной стороны и был вхож к Сталину в любое время. Берия решил убрать Реденса с дороги. Когда Берия заговорил с т. Сталиным о необходимости ареста Реденса (я случайно был при этом разговоре), т. Сталин резко возразил Берия и, казалось, что вопрос этот больше не поднимется. Но как было ни странно для меня, Берия, был поддержан Маленковым. Маленков сказал, что знает Реденса по работе в Москве и поддерживает мнение Берия о аресте. Сейчас я не помню, кем работал в то время Маленков, но кажется, он имел отношение к кадрам партии, ибо хорошо помню слова т. Сталина: "Разберитесь тщательно в кадрах с товарищами в ЦК, - я не верю, что Реденс - враг". Как провел в ЦК этот разбор Маленков, я не знаю, но факт, что Реденса арестовали. После ареста Реденса по наушничеству Берия вход в наш дом Анне Сергеевне был закрыт, но по её просьбе я просил т. Сталина принять её. Мне за это посредничество попало и было сказано: "Я не поверил Берия, что Реденс враг, но работники ЦК то же самое говорят. Принимать Анну Сергеевну я не буду, ибо ошибался в Реденсе. Больше не проси".