Вся та же мебель, но выглядит лучше. На печи хорошая побелка. Полы скрипят тише. Не могла же я отправиться в прошлое... Или?
А что, если здесь соединяются поля? Что если здесь точка параллельного мира? Телепорт? Что если я видела на фотографии себя? А что если родители...Я потеряла их в пятнадцать лет. В прямом смысле слова потеряла. Они пропали без вести. Их долгое время искали. Бабуля до самой смерти кляла их за то, что они бросили меня на её старые больные плечи и исчезли развлекаться.
Неужели, родители нашли портал... Поразительно. И кто же такой этот Костя? Я достала фотографии из кармана, но это оказались лишь белые бумажки, как и письма. Лишь фото родителей сохранилось.
Рассудок всё равно отказывался, что либо, понимать. Я по-прежнему ждала, что Ваня разыграл меня, или я всё ещё спала в тёплой машине. Но как я себя не щипала, ничего не происходило.
Ещё долго я не смогу смириться с этим, а пока задыхаясь от слёз я ложилась на холодную подушку, чтобы подумать обо всём потом.
1
В этот день была гроза. Без капли дождя, но духота пыльного Петербурга прекратилась. Насколько долго будет держаться приятный ветерок одному Богу известно. Я не привык капризничать о погоде, даже более... я, пожалуй, из тех, кто находит романтику в страшной грозе, сносящей с ног метели, колючей осенней измороси.
Мы ехали под грозными наливными, словно густой синяк, сине-коричневыми тучами, застелившими своей масштабностью всю крышу Санкт-Петербурга. Я, словно, любопытное дите озирался по сторонам, разглядывая столицу, в которой не был тринадцать лет. Мода менялась, и север, шёл нога в ногу с большими европейскими столицами. Неимоверно красивые здания, наряды, замысловатые коньки на крышах. Когда в твоём кармане деньги измеряются тысячами, и даже сотнями тысяч, любое здание распахнёт свои двери, для твоих неказистых, но богатых ног.
Отец внимательно изучал «Петербургские Ведомости». Его мутно-серые глаза бегали по чёрному шрифту тонкого листа, а я всё не понимал, что же любопытного можно найти в этой бумажонке. Я любил читать, но не прессу. Все эти слухи, сплетни, не для меня. Журналист ради собственной выгоды напишет о том, что Александра Фёдоровна плетёт интриги с Евгением Онегиным у супруга за спиной. Высший свет будет пережёвывать эту тему, пострадает множество невинных Евгениев Онегиных, пока не поймут, что это обычная ложь. Но журналист никогда не скажет про руку, которая его накормила.
Мы ехали на аукцион в дом Ивановых. Не так давно, над Петербургом и близлежащими имениями пролетела весть о кончине Петра Ольшанского - единственного сына и наследника Евгения Ольшанского. Они с отцом крепко дружили, поэтому родителю было любопытно о ходе аукциона, хотя, когда он получил это известие о продаже дома, то страшно негодовал из-за этого. А самих Ивановых он обозвал жадными.
Собралось много народа. Знакомые отца с детьми, молодые представители бомонда, присутствовали даже приближенные императора. Им, как и отцу было любопытно, кто станет покупателем. А меня он взял, для того, чтобы я обучался жить в высшем свете и стал достойным имени своих предков.
Сначала, для этого, он отправил меня к бабушке в Подмосковье. Я рос, смотрел на быт крестьян, изучал их, помогал с делами. Всё моё детство прошло среди крепостных мальчишек, которыми я считал людьми, такими же, как я. И мой отец вырос таким. Он знал цену душам.
Благодаря им я вырос живым. Научился понимать, когда мне больно, и когда я по-настоящему счастлив. И эти эмоции, я проживал, но должен был учиться применять их к высшему обществу. Играть ими здесь, в холодных стенах замков.
Дом Ивановых был не очень большой, но для купли-продажи и нескольких десятков людей место нашлось.
Аукционер - француз с сильным акцентом обратил на себя внимание, постучав молоточком по трибуне. Сначала, мне, как и, возможно, многим подумалось, что француз этот организатор праздника, возможно, он украшал зал для аукциона. Однако, он элегантно поправил манжет своего сюртука и едва дрогнув в улыбке бледной губой с тонкой полоской усиков, произнёс:
-Mesdames et Messieurs, сегодня мы собрались, чтобы провести аукцион по купле-продаже поместья Ольшанских, ныне принадлежащих господам Ивановым.
- Наверное, ещё тело Петра не остыло, а они уже деньги делят... - услышал я от незнакомцев, и был согласен с ними. Аукцион был безнравственным. На костях...
- Начальная ставка четыреста пятьдесят тысяч рублей! - воскликнул француз, едва не выронив монокуляр.
- И всё же, Илья, тебе не кажется, что аукцион странный? Надо находиться на месте, чтобы видеть состояние хозяйства Ольшанских, а то вдруг продадут, а там половина душ больные?