Девчонка оказалась права. Конь и правда с трудом остановился, возле крыльца Скворцовского особняка, но я тоже не лыком шит, и знаю от и до, как обращаться с лошадьми, тем более в бабушкиной конюшне есть конь, с которым не сравнится в своей силе и жестокости характера ни один скакун, даже Ворон. И это тоже мой конь. Чтобы мы привыкли друг к другу потребовалось много времени, нервов, сил. Это стоило мне сломанной ноги. Но он дал взамен крепкую дружбу, и я обожал этого жеребца всей душой и планировал забрать его сюда.
С моего последнего посещения имения прошло чуть больше года, и за это время многое, что изменилось. Выросла красивая аллея, вдалеке виднелась расширявшаяся крепостная деревушка, в самом поместье обновили крыльцо, а за домом посадили несколько яблоневых деревьев. И всё-таки, даже если бы мы приобрели этот дом, то жить бы не смогли. Секрет был прост. В имении была неплодородная болотистая земля.
- Ну, что войдём?
- Давайте, войдём.
- Люба, раз мы друзья, давай перейдём на «Ты»? Всё-таки разница между нами в возрасте незначительна. Всего лишь два года.
- Я согласна.
По словам одной из дворовых Скворцова в доме не было, и мы решили его подождать в той самой библиотеке, а заодно переждать непогоду. Тучи стали ещё гуще, дождик превратился в сильный ливень, и ветер дул так, что кроны деревьев нагибались практически до земли. Настоящий ураганище. Не хватало тёплых деньков. В Москве, я уверен, такие дни стояли...
В доме шла уборка, по случаю подготовки к ремонту, затрагивали все комнаты, включая мастерскую Петра. Ту самую, где он получил тяжёлую рану, ослеп и умер.
Я ходил кругами между четырьмя высоченными полками и хаотично доставал книги. И которую из них я бы не открыл, везде были пометки. В некоторых даже лежали листы со своими выводами по поводу книги. Люба сидела за столом и думала о чём-то своём, чуть позднее она тоже начала изучать первую, попавшуюся в её руки книгу.
Я открыл томик Шиллера, посвящённый Марии Стюарт, пока не услышал сильный грохот из мастерской Петра. За грохотом последовал громкий взрыв, после которого я потерял сознание.
Мне снились мамины добрые глаза. Она читала мне поэму Вольтера на французском языке. Отец всё время её перебивал и читал нотацию о том, как нехорошо не выполнять его приказов, и я, как маленький мальчишка со стыдом опускал взгляд. Возможно, в виде отца мне во сне пришла совесть. Ведь, я не только сам попал в опасность, но ещё и подверг опасности Любу.
Я лежал под книгами, которые превратились в безнадежно испорченные бумажки и молил бога, чтобы с нами ничего не произошло. Дом мгновенно постарел. Возможно он всегда был таким, просто я не обращал внимания... Но сам дом пустовал. Уже не слышалась возня и разговоры. За окном виднелись ночные облака. Неужели мы всё пропустили? Что будет, когда мы вернёмся домой?
- Костя, ты живой? Что это было? - Любовь сидела на том же самом месте. - У меня болит шея. Мы, что провели здесь целый день? Вот же папенька с меня спросит! Костя, вставай скорее! Ты цел?
- Цел.
- Надо быстрее бежать.
Люба помогла мне встать, и мы направились к двери, но она не поддавалась, как мы не бились...Оставался только один выход - окно. Я выбил стекла стульями, отряхнул подоконник, чтобы Люба не порезалась, и выпрыгнул первый, чтобы поймать девушку. Высота была небольшой, так что спастись далось нам легче, чем мы ожидали, правда Люба всё равно зацепила подол платья обо что-то и разорвала его.
В воздухе ощущалось что-то другое. Он был не таким когда мы приехали. Мы постарались этого не замечать, как и то, что яблоней не было, и сам дом с некоторых сторон так испортился, что жить там могли только пауки и крысы. Всё стало другим, и ощущение внутри более тревожным.
Я шагал быстрым широким шагом вокруг участка, чтобы найти наших лошадей, но ничего не было. Нет, такого просто не могло произойти... Может, наших лошадей увели в конюшни? Я старался рассуждать трезво и сохранял спокойствие, хотя сам боялся до мурашек.
По памяти, конюшня была за крестьянской деревней. Там стоял огромный сарай с загоном. При чём, этот загон всегда менял своё положение на определённый срок, чтобы трава на прежнем месте поднялась и позеленела, забор перемещали в другую сторону. Так лошади всегда наслаждались свежей травой.
Я скинул с себя фрак, оставшись только в рубашке и брюках, а Люба оторвала испорченный подол и рукава. Я уверен, что по приезде домой, родители нас не узнают.
Когда мы пробежали деревню, Люба сняла с себя ещё и туфли, оставшись босой. Но к нашему удивлению вместо конюшни на конце деревни стоял другой длинный одноэтажный дом.
Голова отказывалась, что либо, понимать. Люба подошла к зданию, заглянула в окна, подёргала за дверную ручку, потом куда-то долго смотрела и произнесла: