Отец разбудил его ни свет ни заря:
— Репа, черт с ней, пускай пропадает, а табак давай срежем, знаю, что и ты куришь. Как там у меня еще на работе пойдет после такого перерыва, а табачный запас не помешает.
Ленька с отцом срезали вымахавшие но грудь табачные стебли и аккуратно складывали их в ряды на землю. Отец рассуждал:
— Денька два-три они подвянут, потом под гнет их ненадолго — и на чердак, в темноту, досыхать. А потом нарежем…
Подъехал нахаловский старик Киселев на телеге:
— Эй, хозяева! Репы не продадите?
— А ты в столовую кирзаводскую три воза свези, а один себе, понял? — предложил отец.
— Че не понять, — изумился Киселев, — за полдня сто кило репы заработать… Если вам ее не надо, продали бы… На этом добре десяток свиней можно в зиму пустить.
Он ускакал, накручивая вокруг головы вожжами, а на поле прибежала заплаканная Варя Смирнягина. Ткнулась в Ленькину грудь:
— Леня, сегодня утром, сейчас, умер Саша Лебедев!
…Вместо дня рождения Леньки Лосева в тот день хоронили его друга Саню Лебедева.
Гроб с телом выносили из заводского общежития.
Все было честь по чести: сначала вынесли венки, большинство из которых было сплетено общежитскими девчатами, ребята несли крышку, самого Сашу. Было много траурных лент, нарисованных цеховым художником.
Шиховские на похоронах были все, кроме Козлова. И начальник цеха Куликов был.
Но в основном за гробом шли общежитские ребята и девчата. Чуть больше года прожил в заводском общежитии ленинградский паренек Сашка Лебедев, а друзей проводить его собралась тьма-тьмущая.
Гроб пронесли на руках до самой Лопатинской горы.
Там, с краю кладбища, под веселой лохматой сосенкой была вырыта могила.
Как только на длинные жерди поставили гроб для прощания и как только начальник цеха Николай Николаевич вышел было вперед, к гробу решительно подошли два паренька, загородили собой Сашу. Один парень плакал и не мог говорить, а второй сказал:
— Мы эвакуировались с Сашей вместе из Ленинграда, вместе в детдоме были. Мы понимаем, за год у него тут появились новые друзья. Такие люди, как Саша, всегда имеют друзей…
Ленька Лосев редко плакал. Если вспомнить… трудно вспомнить… а сейчас он ревел. Варя стояла рядом, давала иногда ему какие-то таблетки, и он послушно их жевал.
Ленинградский парень говорил так:
— Мы приехали к вам на Урал не только проститься с другом нашего детства, но и сказать вам, уральцам, большое спасибо, что вы поняли и полюбили нашего Сашку. Его отец погиб на фронте, маму и двух сестренок он схоронил во время блокады. Прожил он немного, но честно. Из-за Саши в нашем детдоме не смели поднять голову подлецы и негодяи!
— И в нашем общежитии тоже! — крикнул кто-то из толпы.
Некоторое время все стояли молча. Только Куликов подошел к незнакомому ленинградскому пареньку, поцеловал его:
— Ты очень хорошо сказал, мальчик.
Ленька тоже сказал бы о Сашке Лебедеве, какой он бесстрашный был, как он любил жизнь и Аллу Кильчевскую, как он мог кому угодно правду в глаза сказать…
А к могиле вышел лобастый Ваня Фролов:
— Сашка не только работал и за всех заступался, он бы шахматным гроссмейстером мог быть.
Фролов немного подумал и добавил:
— А в карты он играть не любил.
Поминки прошли в столовой, недалеко от общежития. Никто из ребят больше стакана пить не стал.
Ленька Лосев тоже выпил стакан водки за помин Сашиной души. Почему-то закружилась голова, он даже вышел на улицу, где сразу же рядом с ним оказалась Варя Смирнягина.
— Голова чего-то… прямо как после карусели.
— Это ты успокоительных таблеток наглотался… Идем, Леня, к нам отсюда ближе, отдохнешь, а потом свеженьким домой придешь.
Они уже отходили от столовой в сторону тридцатого квартала.
— Тетю Зину неудобно беспокоить.
— На работе она, до утра.
Они шли, прижавшись друг к другу, до самого Вариного дома. Следом за ними крался гнусавый блатной пацаненок. До самого крыльца их проводил.
…Варя раскрыла свою постель, а Ленька только коснулся подушки, сразу же крепко-накрепко уснул.
Потом ему стала сниться Тоня. Она манила его пальцем и звала куда-то. Леньке было страшно, но за Тоней идти хотелось. Но его придержала Варя, она не держала его руками, а гладила волосы, щеки, тихонечко касалась губами губ и тихо-тихо шептала:
— Не уходи от меня… никогда-никогда не уходи.
И прикосновенья, и поцелуи были тихими, полушепотными, но теперь Ленька Лосев понимал, что он проснулся и что рядом с ним лежит Варя Смирнягина и целует его, и гладит, и шепчет что-то неповторимо ласковое.