Ребята стали гнуть проволоку туда-сюда, чтоб отломить конец.
Худышкин сам быстро переломил проволоку. Спросил:
— Зачем она вам?
— Надо, — ответил Ромка.
— Будешь знать — совсем состаришься, — сказал Кусачка. — Ишь и так лысый.
Ребята зашагали в лес.
Худышкин побежал к машине, отогнал ее на обочину и пошел снова к этим странным ребятишкам.
Они уже разделили проволоку надвое и укладывали на нее березовые ветки.
Худышкин бросился помогать:
— Да не так, надо под оба края продеть. И что это за вязанки! Давайте еще веток! Я вас на машине до дома довезу.
Обе вязанки Худышкин забросил в кузов. Пацанят усадил к себе в кабину.
— Чьи хоть вы такие будете? — спросил Худышкин, когда машина уже въезжала в деревню.
— Нестеровы мы. Мамки Фени дети, — ответил Ромка.
— А отец кто у вас?
— У нас нет отца, — бойко ответил Кусачка и подсказал: — Сюда, сюда, дяденька, рулите, вон он, наш дом.
Домишко был приземистый, невзрачный. Особенно убого выглядела обшарпанная, крытая еще драными досками крыша. К дому была пристроена такая же замызганная сараюшка.
Из сараюшки вышла женщина с кастрюлькой.
— Подоила я Зорьку, — сказала женщина, — поешьте давайте да гоните козу пастись.
— Мамка, мы веников для Зорьки кучу наломали, а этот вот дяхан нас довез.
— Спасибо вам, — слегка поклонилась женщина Худышкину.
Маринка и Алик шли темной околицей. Девчонка выговаривала Алику:
— Я тебе последний раз говорю — выбирай: или я, или Васька. Если будешь на побегушках у этих крохоборов, ко мне не подходи.
Алька брел рядом с Маринкой, молчал. Да и что ему было сказать.
Вдруг от освещенного окна одного из домов отвалили две фигуры. Выбежали на дорогу и оказались Васькой Слоном и Славиком Марочником.
Алька и Маринка затаились в тени городьбы.
Славик заходился смехом:
— Ой, не могу. Ой, уморил меня этот финтифлюшник. А тряпка-то на шее, ха-ха-ха, ой, не могу. И как это только ты ему не накостылял, Васька, до сих пор не пойму!
Слон уходил хмурым. Сказал только:
— Завтра суббота. Народу будет много. Айболита прихвати. А сейчас пойдем насчет Рыжухи договориться — хлысты мне надо к дороге подтащить.
— Вот видишь, — зашептала Маринка, — опять они на Вихляйке разбойничать собрались.
— Над чем Славик смеялся? Идем посмотрим, — предложил Алька.
Они подкрались к освещенному окну, заглянули в него.
Аркаша сидел за столом, ужинал. С шеи на грудь ниспадала белая салфетка. В правой руке он держал нож, в левой вилку. Ловко шуровал ими в тарелке — мясо разрезал.
Алька сразу же отвалился от завалинки — смех его душил. Действительно, никто из местных ребят ножом и вилкой отродясь не ел и салфеткой не пользовался.
Когда отошли от дома, Маринка сказала:
— Вот уж, действительно, над кем смеетесь? Культурные люди давно так кушают. Лично я ничего смешного не вижу.
Вечно у этой Маринки не как у всех. Вечно она наособицу.
Но Алька не стал возражать. Альке Маринка очень-очень нравилась.
Как ни старался Вадик Шестаков, а за дядей Прокопием угнаться не мог. Тот косил широко, размашисто. У него с двух-трех замахов на целую копешку травы валилось. За дядей Прокопием даже Васька Нестеров косить не успевал. Сначала-то потягался было, да быстро ухайдакался, пошел теперь на родник за холодной водичкой. И сам попьет, и Вадику с дядей Прокопием принесет.
А лесник уже кончил прогон, поставил перед собой литовку и начал ширкать по ней бруском.
Вадик приналег на работу, чтобы догнать дядю Прокопия, чтобы он и ему литовку поправил.
Тут и появился на елани длинный Бородатый.
Вадик его краем глаза сразу приметил. Приметил, но виду не подал, будто не узнал, будто это не ему в тот раз Бородатый рубль за так отдал.
А Бородатый уже рядом. Стоит, смотрит.
Конечно, дядя Прокопий далеко, Васьки и вовсе не видно, но в руках у Вадика литовка, храбрится Вадик:
— Отойди, пятки обрежу!
Бородатый и бровью не повел, а так раздумчиво, как сам с собою, заговорил:
— Я почему тогда с вами связываться не стал? Потому что со мной две свидетельницы были. Чуть чего, они запросто бы раскололись. Я вообще при свидетелях пришивать не имею привычки.
Вадик Шестаков косить перестал.
— А один на один я — запросто, — говорил Бородатый. — Как бы нечаянно руку в карман сунешь, гоп, и готово!
Он выхватил что-то из кармана, в кулаке щелкнула пружина, и обомлевший Вадик увидел нож, длинный и узкий.