— Замучили вы пони! — вдруг сказал Худышкин.
— Кого замучил? — удивился начальник.
— Пони. Лошадь такая есть. Вот говорите быстро — пони маешь, пони маешь… ну!
Толстячок механически повторил:
— Понимаешь, понимаешь.
Все рассмеялись. И милиционер.
Николай Иванович топил штык лопаты рядом с кустом, поддевая его, Фекла Никандровна тянула за ботву, отряхивала с нее картошку, а ребятня шустро выбирала клубни.
— Мелкую-то отдельно валите, — подсказала старшая девочка, она не работала, она меньшенькую на руках держала.
— Без сопливых склизко, — пискнул в ответ один из двойняшек.
— Рема, не надо так, — пожурил Худышкин мальца.
— Я не Рема, я Рома, — бойчился парнишка.
От дома просигналила машина.
— К тебе, Коля, — сказала Фекла Никандровна.
И точно, вскоре со двора в огород вышел председатель колхоза Александр Григорьевич Кормин.
Худышкин воткнул в землю лопату, пошел навстречу.
Присели на крылечко бани.
Кормин раскурил сигарету, спросил:
— Чего так рано копать начал?
— Гряда скороспелки вызрела, остальная-то еще постоит.
Помолчали.
Председатель глянул на шиферную крышу.
— Хватило?
— Из тютельки в тютельку… Какое дело-то у тебя, Александр Григорьевич? Неспроста же ты в страду ко мне прикатил.
— Секарев заболел, трактор стоит, а озимые сеять надо. Опытный участок. С комбайнов тоже снимать некого. В общем, выручай, Николай Иванович. Там всего-то гектаров двадцать осталось. Помощника я тебе подыщу путевого.
— Не надо помощника, мы с Василием вдвоем справимся.
— Каким Василием? — спросил председатель.
Но тут подбежали Рем с Ромулом.
— Папка, идем скорей копать, без тебя скучно-скучно.
А на вопрос председателя Худышкин не ответил.
БЫЛИЦЫ
Жанр этот обозначился сам по себе. Дело в том, что это — не рассказы, не новеллы, а именно моменты подлинной были. Они так и не вышли из ткани повседневности, но прошли через сердце. Потому что это — мгновенья светлой радости, гордости за человека и печали от непонимания и черствости, тревоги от незащищенности человека перед обстоятельствами, гнева к бездушию и черствости.
И испытав невольное потрясение от увиденного или услышанного, я не могу уже не говорить об этом.
Вот что такое мои былицы.
РЫБАК
Чебак клевал редко, и я скучал в своей лодке. Утро было туманным, даже всходящее солнце не могло пробиться сквозь густую молочную пелену.
Сначала услышались легкие шлепки по воде, а потом и резиновая надувашка появилась.
Прежде чем встать на якорь, рыбак долго примеривался, кружил, на плохо видимый берег поглядывал. Угомонился он метрах в десяти от меня.
Ну и началась нервотрепка — он тянет и тянет, а я…
Собрался уж якорь поднимать, а сосед вдруг забеспокоился:
— Товарищ, товарищ! Вот беда — лодка у меня прохудилась, помогите.
Я начал вытаскивать якорь.
— Стойте на месте, я сам к вам подгребу.
Он перебрался в мою лодку, а надувашка его уже полнехонька воды.
— Давайте гребите тихонько на мое место, — закомандовал рыбак. — Только тихо, тихо, осторожненько. Так, так, левее, еще левее… Яма там. Стоят они. Жмыхом я прикормил. Вон на берегу баня, так встаньте, чтоб ее левый угол сравнялся вон с той сосной. Стоп! Спускайте якорь. Только тихо, тихо.
…Часа два мы таскали с ним огромных чебаков. Он рассказывал:
— Я сюда восемь лет назад приехал порыбачить. Так и остался. Сейчас на том берегу работаю, труд в школе преподаю. Озеро здесь, а? Ну, с какой, к черту, Швейцарией сравнишь! Вы рыбачили на болоте? Нет! Так вы еще ничего не знаете. Болото всего с метр толщиной. А под трясиной — вода. Если в трясине пробить лунку, как на льду… ой, ну какие там ершищи! Главное, этих разбойников там не бывает, рыбаков-то артельных. Как они пустошат озеро, как безжалостно пустошат! Такими длиннющими неводами, как у них, — в океане рыбачить… Вы знаете, — рыбак перешел на шепот, — я купил косу, хочу поставить там, где они тянут. Пусть перережет все ихние сети.
— Починят, — сказал я. — У них тетя Оня на этом деле сидит, сети чинит.
Рыбак-чудак тяжело вздохнул.
ИКОНА
Я остатки дров докалывал. Зима на носу, а у нас дров — всего ничего, так уж получилось в этом году.
Значит, я дрова колол, а тут люди эти и подкатили. Совсем-совсем новенькие «Жигули» вмиг на нашу горушку вспрыгнули, у самых ворот остановились.