Поле охранял сердитый хромой мужичонка с ружьем. Будочка у него стояла с краю, ближе к Нахаловке.
В душную полуденную жару Ленька с Красоткой забирались в пырей. Коза всё понимала — она быстро и жадно хватала траву, беспокойно трясла бородой и настороженно блеяла.
Пока мужичок выбирался из сторожки, пока хромал через всё поле, Красотка успевала нахвататься травы, а потом закидывала рога назад и неслась как бешеная вдоль речки к лесу. Ленька только держался за веревку и перебирал ногами. Вмиг они исчезали среди деревьев.
А вечером мама выносила из сарая литровую банку молока. Полную банку.
Только отмаялся дед, как забрало маму, а Леньку с Сашкой лихорадка не трогала.
Груда укрыток на кровати ходила ходуном. Одеяла, половики и дедову ягу то и дело приходилось поправлять, а мама все равно по-страшному щелкала зубами:
— Хо-лод-но!
Сашка, закатив глаза, верещал в углу:
— Не помирай, мамка! Мамка, не помирай!
— Не каркай, ворона! — дед хлопнул Сашку по затылку, и тот притих.
Томка Вострикова налила в бутылку горячей воды, заткнула тряпицей и сунула маме в ноги. Сказала деду:
— Меняйте воду чаще. И чтоб чайник на плитке все время был.
Потом Тамарка растормошила пригорюнившегося у печки Леньку:
— Грелку надо и хины. Пошли.
Они выскочили на улицу и побежали к Томкиному бараку. Остановились у крыльца.
— Подожди меня! — Томка шмыгнула домой.
А Ленька прислонился к перилам. Ну и денек сегодня! Обед скоро, а Красотка все еще в сарае. Надо же, как маму прихватило. Вдруг Ленька глаза вылупил: на стене, где с самого апреля он выжег лупой: «Л + Т = любовь», вместо «Л» было выпластано ножом «И. М.».
Ленька пялился на стенку: что это еще за «И. М.»?
Томка выскочила на крыльцо. В одной руке грелка, в другой — газетный сверток. Она протянула Леньке сверток:
— Это хлеб. Обменяй на хину.
Томка умчалась ставить грелку маме, а Ленька побежал на базар. На хлеб там не только хину, там хоть что выменять можно.
Красотку он погнал пастись только после обеда. Изголодавшаяся коза жадно хватала траву.
От речки прибежал Вовка Остроумов:
— Витька Сурок и Аркашка Меченый в чику всех наказывают. Мне мамка на подстричься пятерку давала, а я проиграл.
Сурок и Меченый были уже взрослыми ребятами. Сурковы держали лошадь — возили муку на хлебопекарню. Мерин и сейчас белой вороной бродил среди коз и коров.
А Меченый был «шестеркой» у Сурка.
До нынешней весны он верховодил всей нахаловской мелкотней. А этой весной оплошал…
Нахаловские парни бегали крутить шуры-муры к девчонкам, работающим на лесосплаве. Вот и Меченый, тогда еще просто Аркашка Волков, заприметил там одну деваху. Ну, подсыпался к ней, любовь-дружбу предложил и сказанул, что, мол, чуть чего, так и еда у него есть, и деньги…
Девка подруг своих крикнула. Стянули они с орущего Аркашки штаны и всю задницу испечатали какими-то несмываемыми штампами, были там и «Первый сорт», и «Годен», и даже «Не кантовать». И не стало у нахаловских Аркашки Волкова, Меченый появился.
Ленька подошел к ребятам.
— Сыграем, Лось? — крикнул-спросил Сурок.
— Можно, Сурок, — ответил Ленька.
Чика! Проводится главная черта, на нее ставятся деньги — кон. Биту кидают метров с десяти. Если не добросил до главной черты — «бык», «слепой», «сгорел», «сира». Если далеко закинул — «Москва — Воронеж — фиг догонишь». Надо, чтоб биток сразу за чертой упал, как можно ближе к кону, — тогда первый. Первый бить по кону будешь: перевернулась монета с решки на орла — твоя. А самый шик — сразу в кон угодить — чика! Все деньги в карман. Были ваши — стали наши.
Ленька поднаторел в чике. Он всегда с битком ходил. Даже в школу. Заметит впереди камушек — шлеп по нему битком — чика! Блеснет впереди стекляшка — снова к ней биток летит.
Вот и сейчас Ленька выигрывал. Левый карман отяжелел от денег. А на кону целая гора монет, и Леньке снова предстояло бить первым. Вторым был Витька Сурок. Вторым и последним — остальные ребята уже проигрались. Да и Витька выдохся — он «наваривал», добавлял в кон деньги и снова «метался», чтобы быть первым, но его биток никак не хотел ложиться ближе, чем у Леньки, — он то летел в «Москву — Воронеж», то «горел». А кон все рос и рос.
Ленька с подчеркнуто равнодушным видом стоял в сторонке. Он-то знал, что только чика может спасти Сурка, но чику Витьке не сделать: и не умеет, и руки дрожат, и, самое главное, деньги для «навара» явно кончились.
И когда в очередной раз Сурок подошел к коряге, от которой они метались, Ленька загородил кон: