— Тоже мне, дите. — Добродушно хмыкнула Ковь. — Оставим, как не оставить. Вы с Фылеком скачите себе, резвитесь, а Эха вас… попредставляет. Потом спросите у нее, что да как.
— Ну ты же не серье-е-езно!
— Еще как серьезно. — Поддержал Ковь Васка. — Смотрите, какое у вашего представителя лицо сердитое, еще немного помедлите и она ничего вам не расскажет.
— Фыль, ну скажи-и-и им!
Фыль, что, впрочем, совершенно неудивительно, высказываться не спешил. Ковь заметила беспокойство на лице Васки: с тех пор, как мальчишка их догнал, он не сказал ни слова. Кирочка тоже не торопилась делиться произошедшим, все, что из нее удалось выцедить — только первые ее слова про плату…
То, что молчаливость мальчишки связана с его приобретенной одноглазостью, было очевидно. Но узнавать детали Ковь не собиралась: ей хватало возни с обработкой воспалившейся раны, не хватало еще вскрывать гнойник в его душе. Пусть этим Васка занимается.
Кирочка покорно пересела к Фылю, ухватилась за его пояс и попросила:
— Ну, резвиться, так резвиться, давай галопом? Пожалуйста-пожалуйста, я крепко держусь! — Как будто и вправду была маленькой пятилетней девочкой, упросившей брата покатать ее на лошадке.
Фылек зябко передернул плечами и пришпорил коня.
— Хороший наездник. — Вздохнул Васка вслед. — Талантище. Ну, так что скажешь?
— из него еще может получиться неплохой лучник. — Согласилась Ковь и, поймав укоряющий взгляд Васки делано возмутилась, — Ну что?!
— Выйдешь за меня замуж?
— Нет.
— Ладно. — Согласился Васка, привстал на стременах, прижимая себе сладко сопящую Эху, у Кови всегда сердце ронялось в пятки, когда она такое видела, все казалось, не удержится — или, что страшнее, не удержит, — Еге-е-ей, возвра…
— Да тише ты! — Шикнула Ковь, — Она только заснула, а туда же, орать. Пусть скачут, пока дорога ровная и нет никого в округе. — Подумала немного, и добавила, скорее для порядка, — А почему не спросишь, почему?
— Почему что? Почему заснула?
— Почему не выйду.
Васка фыркнул, не выдержал, расхохотался в полголоса, башку от Эхи отвернул, чтобы не разбудить, наверное. Чего он смеется, гад? Вот вечно, нет чтоб как все нормальные люди, в любви там признаться, песенки попеть… Ну хотя б вопросить в горькой печали, чем он не хорош, поплакать там, пострадать, помереть от тоски… А он, гад, пятками коня тронул, с мулом поравнялся и спросил, как будто большое одолжение делает:
— Ну, почему? — и все ржет, как этот его конь.
— Не скажу.
— и не надо. — хмыкнул Васка.
— Ты меня не люби-и-ишь.
Интонации Кирочки бывали крайне заразительны, а Ковь еще и выпятила нижнюю губу, в глубине души надеясь, что похожа на капризную маленькую девочку больше, чем на впавшую в детство идиотку.
— Ну так это же взаимно! — Жизнерадостно ответил Васка.
— Обычно этому так не радуются. — Ковь поправила Эхе чепчик, — А еще ты меня не хочешь.
Васка поперхнулся и заалел ушами. Пришел через Кови улыбаться, и она улыбнулась что надо, злорадненько так.
— А?!
— Бэ! Ну что ж ты трепетный такой, прям юная дева. Брак — это ж не только бабочки…
— …и единороги, я понял. — Поспешил закончить Васка.
— За долгие месяцы наших отношений, — глубокомысленно продолжила Ковь, — ты меня ни разу ни облапал. Хотя поводов было за-ва-лись. Зато тебе не понадобилось повода, чтобы облапать… Следи внимательно, я буду загибать пальцы, — Ковь даже засучила рукава, — Служанку рыжую — три шт, служанку брюнетистую две шт, подавальщицу плоскую семь шт, пышную — две шт…
— Что-то ты не загибаешь… — Подозрительно протянул Васка. — Зачем я, спрашивается, Эху держу?
— Ну так ни одной порядочной же, все мочалки драные какие-то. Нет, чтобы у меня спросить, я б тебе посоветовала… — Вздохнула Ковь, — ну никакого вкуса у человека.
— Это у меня вкуса нет?! — Возмутился Васка, — А кто заглядывался на хромого дровосека? — и мстительно добавил, — одна шт!
— Ничего ты в мужской красоте не смыслишь!
— Не представляешь, ка-а-к я этому рад.
— Вот и я тебя не хочу. И что это за брак такой?
— О, ты не знаешь, да? Неужели у вас все исключительно по большой любви женятся — да не верю! Фиктивный брак это называется. У тебя — моя фамилия, у меня — жена. Нас перестают принимать за сбежавших из отчего дома малолеток, мы удочеряем Эху…
— Усыновляем Фылека и Кирочку до кучи. — Подхватила Ковь, — Отжимаем у цыган кибитку и живем дружной рыцарской семьей.
— Вот, я знал, что ты проникнешься идеей! — Восхитился Васка, — Мне нравится ход твоих мыслей.