Замечтался настолько, что чуть не запнулся о Кирочку, которая появилась как из под земли, и тут же схватила его за руку. Васка досадливо поморщился: Ха, ну за что ему столько детей! Хоть бы один был его собственным, хоть понятно было бы, зачем он с ними возится.
— Я тут подумала. — Сказала Кирочка.
— Поздравляю.
Васка понял, насколько он устал, раз уж скрывается в розовых мечтах от суровой реальности. Но от суровой реальности не скроешься, вот она, в лице Кирочки. Открывает рот, полный треугольных зубов, чеканит:
— Кроме твоего брата убить труп было некому.
— Ха-свидетель! — Простонал Васка, — Ну вот только-только исправилось настроение… Видишь, Кирочка, вот это вот солнышко? Вот этих вот птичек? Они щебечут о любви, а ты…
— Сейчас поздняя осень. — Фыркнула Кирочка. — Они щебечут о том, что хотят жрать.
— …убила момент напрочь. — Упавшим голосом сказал Васка. — Понимаю я. и что?
— Неужели ты не хочешь выяснить, почему?
— Кира. — Серьезно сказал Васка, — Пойми, если мой брат, подававший огромные надежды законник, а ты должна бы знать, что законники — самые склизкие существа в Мире, сам не захочет мне рассказать, зачем он убил труп, то я, безнадежный дубоголовый рыцарь, сам не смогу выяснить.
— А если тебе поможет остроумная русалочка? — Белозубо улыбнулась Кирочка, — Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, позволь мне поучаствовать в расследовании!
— Каком еще расследовании?
— Ну и ладно. — Буркнула Кирочка. — Но ты не сможешь закрывать глаза вечно. И тогда ты обратишься к кому? Правильно, ко мне, потому что твоя Ковь влюбилась в Ложку по самые по уши, и не в состоянии относиться к нему критически, во-о-от!
— Что-что она сделала? — Васка даже остановился.
К воплощению розовых мечт в реальность он почему-то оказался не готов.
— Ну, я подумала, почему она себя так странно ведет, да? И немножко с ней поговорила, а еще последила, и я тебе говорю, влюбилась! Потому так на руках его зависала, что влюби-и-илась!
— Кира. — Сказал Васка медленно. — Когда ты за ней последила? Около трупа? Извини, но вряд ли там вообще можно было что-то увидеть.
— Хочешь сказать, что русалки — неисправимые романтичные дурочки?
— Заметь, не я это сказал.
Кирочка закатила глаза.
— и этот человек только что загибал мне про птичек! Ну тебя. Все равно меня не остановишь.
— Главное, помни, как он метает ножи! — Крикнул Васка в ее стремительно удаляющуюся спину.
Удержать ее он не пытался.
Попробуй, запрети что-то ребенку, даже если формально это уже и не совсем ребенок. Ну нет, это верный способ раззадорить ее еще больше. Пусть делает что хочет, вдруг и правда узнает что-нибудь полезное? А он, если что, сделает вид, что он тут не при чем.
И правда, может сработать.
Почему бы не попробовать?
Уже пять дней Ковь валялась и поплевывала себе в потолок.
Оказывается, если ты бедная, несчастная, завалила упыря и очень переживаешь по этому поводу, то у всех остальных разом просыпается совесть. И Кирочка комнату прибирает — любо-дорого, и Фыль вон яблок где-то натырил целый мешок. И даже Васка как-то внезапно освоил готовку, хотя сколько Ковь его помнила, все делал вид, что не умеет, а при попытках Кови научить его хоть кашу варить бесстыже жег крупу… а уж как у него взрывались яйца — это просто песня была… Сначала медленно, гулко: бах, бах, бах, а потом остальные друг за дружкой бахбахбабабах! Ковь как будто снова выпихнули на полигон к боевикам, она чуть не поседела — а это Васка яйца в чугунок закинул и на огонь повесил. И, главное, потом смотрел такой хитрющими своими карими глазами и тянул: «Я все сделал как ты сказала…. Что? Вода была нужна? А я не зна-а-ал… Ну, не дается мне готовка, не мужско-о-ое это дело». Ничего, в замке ему, видимо, родные стены помогли: с третьего раза и суп неплохо вышел, а кашу этот гад наверняка еще в Кьяксоне освоил. Все те три вида, которые воины в походах едят. Там-то баб не было.
А обе неудачные попытки супа Ковь прямо в окошко и выливала, она в растрепанных чувствах, что чужие жалеть, из вежливости давиться? У Васки на то чужие дети есть — не свои, не жалко.
А Ковь держалась на яблоках. Хорошие яблоки, хоть и мелковаты, да и надоели до оскомины… К тому же, Васка их как-то, забывшись, ранетками назвал, и Ковь заподозрила, что объедает Шалого. Как-то даже не определилась, как к этому относиться — Фыль же от чистого сердца, все-таки…