--------------
- Фи-й! Фи-и-й!
Это уже свистнули сейчас, на улице.
"Они!" - оступился парнишка и, заметив, что он сошел с панели, повернул к трамвайным путям. Шаг его стал тверже и шире, голова поднялась. Свист сзади его напомнил ему свист в клубе. Тот свист обидный и незаслуженный, точно плетью, хлестнул по его мускулам и опустил их.
Он знал, что в нем все те же и сила и ловкость, но они точно ослепли. И когда он схватил штангу, чтобы делать очередное упражнение, штанга дернулась в бок, качнулась и, сорвавшись, чуть его не похоронила. Пусть зал попрежнему обрушился громом, но он... нет, он не принимает подачек, хотя бы и щедрых.
- Погоди ж ты, сука, испробуешь теперь Кляву! - застегнулся он на все пуговицы и, нахлобучив крепко фуражку, завернул на набережную.
Лоскут ветра одним махом перемахнул через квартал и в ожидании повис над рекой. Увидев появившегося из-за угла парнишку, он набрал в каждое крыло по целой туче сыпучего, мелкого дождя и начал им жестоко обхлестывать парнишку со всех сторон. Но тот только разбойнее вскинул голову.
- Вали, вали-и! Не то еще будет! - еще крепче нахлобучил он фуражку. Злость заострила его лицо. - Пусть Васка в бутылку лезет. А я-то виноват? Они, суки, в шабар примут, а чем мне отыгрываться? Удохают и все. А тут, прошу улыбаться - раздери рот. Вода те-о-плая...
И вдруг, не докончив свои оправдания, парнишка побежал к тому месту набережной, где обвалившиеся перила обнажили реку. Все, и дождь, и ветер, и ночь пропали для него, остались только осторожные, но торопливые шаги нескольких ног сзади.
Вот ноги совсем близко. Спутались, притихли. Что-то шевельнулось совсем рядом. Что-то цокнуло вдали...
- Са-а-ва! Са-а... - разодрал ночь отчаянный женский крик и лопнул тупым и жарким звоном в затылке парнишки. Руки его кинулись удержать летящую в пропасть голову со страшным и все объясняющим словом "булыжник", но голова с уничтожающей безнадежностью, хихикнув назад, исчезла.
И увидел взвывший ветер, как трое подростков сгрудились около отсядающего парнишки и столкнули его в реку.
И еще увидел ветер, что откуда-то вылетела легкая, как вихрь, девушка, сорвала с ног самого крупного из подростков, кулаком раздавила нос у другого и тоже кинулась в реку.
--------------
Маленькая комната с узенькой белой, как сугроб, кроватью, была иссиня-яркая от пятидесятисвечовой лампы. Около печки прижимался к стене маленький столик. Он храбро выносил тяжесть целого вороха чайной и разной посуды. За окном, блестевшим полированной мглой, слышалось чавканье и плеск дождевых струй. И от этого беспрерывного чавканья особенно приятен был треск огня в печке.
В комнате две босые девушки.
Одна - коротко остриженная, худощавая, с усиками, греясь у печки, азартно тянула "Смычку". Другая - с распущенными мокрыми волосами - полоскала и развешивала у печки мужское и женское платье. Работая, она иногда искоса взглядывала на коротковолосую, точно проверяла на ней свои мысли. С такими же, только чуть смеющимися взглядами обращалась она и к зеркалу, которое висело как раз против нее. Видно было, что ее занимал сейчас немножко трудноватый, но интересный вопрос.
Коротковолосая же, ловко счиркнув в огонь стрелку слюны сквозь зубы и послав туда же окурок, заговорила басом:
- Он знал, что здешние не пошли бы, и позвал "сименцев", трех парнишек. Они и в клубе свистели. А Фильке сказал другое: "Я, грит, этово барахло из клеша евоного вытряхну, а клеш, грит, Васке на щи, грит, на ероплане пошлю. Так, грит, и передай ему, что пусть лучше один не идет, а комса со всего района соберет за собой".
- Ну, а ты, конечно, съежился, точно с тебя шкуру сдирали, - оторвалась от своего вопроса девушка, - оплевал все стенки, "даешь" сказал, и "похрял" один. А если бы Волгарь сказал, что пусть лучше не идет кверх-ногами, ты бы кверх-ногами пошел.
- А что же, по-твоему и верно с районом итти? Чтобы потом... чтобы потом... сама бы смеялась...
Васка, чуть прищурившись, взглянула на Кляву. И живо отвернув прожженное вдруг румянцем лицо, изо всей силы (что было вовсе не нужно) начала отжимать мокрую рубашку. Так что румянец мог сойти за счет ее усилий.
- Ты, Савка, ба-лда! Я тебе говорила, что другой раз, чтобы не подраться, надо больше иметь силы, чем подраться.
- А я забыл это. Ну, иду, значит, и все по дороге. Они, вишь ли, в "рядах" затырились и, кабы я по панели шел, ясно, булыжником бы достали. А тут пока хряют до меня, я бы уже смерил, что делать.
- А что бы ты сделал, если бы их сотня была? - упрямо нахмурилась Васка. - Все равно удирать бы пришлось.
- Ну и что ж? А я-то что сделал? Я так и сделал. Только куда я побежал? На набережную побежал, как раз туда, где перила обломаны.
- Так что ж из этого? - окончательно раскипятилась Васка.
- А то, что тронь меня там пальцем - и полетишь в воду. Хоть всю бы шпану перешвырял. А если бы и гамазом насели, все равно с собой бы пяток захватил. А в воде ты не знаешь меня...
--------------
Клява зябко запустил руки в рукава напяленной на него Васкиной кофточки и, облокотившись на колени, уставился в печь.
- А потом что было - прямо холодно, как вспомнишь, делается. Когда меня, значит, сковырнули в реку, я сразу и очухался. Фуражка спасла. И, значит, хотел наверх всплыть. Вот взмахнул руками... и ни с места. Ухватил меня кто-то за ногу и не пускает. Я рваться, биться, - еще крепче держит. И будто и когти выпустил мне в ногу. Завыл я тут, Васка. Крышка, думаю, задыхаюсь... Тут нога моя и вырвалась. А там ведь топляки кругом.
Выскочил я наверх, набрал духу и к берегу. А темно. И вместо берега-то, к барке. Я от нее, а барка под себя будто тянет. Зашумело в голове, вот усну, кажется. Уж и руками двигать не охота. "Тону" - подумалось совсем даже без горя... Тут ты меня как раз и достала.
Клява рассказал это тихо и как будто бы с трудом. И замолчал.
На дворе еще чавкает вода, а от печки тепло. И показалось Кляве, что он устал или хочет спать. Но нет, ему не охота спать, и не устал он ни капельки. Просто ему не хочется говорить. И шевелиться не хочется и думать. Хорошо вот так сидеть и чувствовать. Чувствовать свое тело теплым на все, на все легким и готовым, только захотеть. И потом чувствовать во всем своем смелом теле "ее". Ее, Васку... Одну Васку.
И в этой чуткой дремоте он ощутил на своей левой щеке словно теплую тень. И с той же стороны к нему тянуло запахом теплой земляники. Обернулся в предчувствии чего-то хорошего и встретил розовое лицо Васки.
Она, облокотившись на спинку стула, широко глядела в огонь синими, непривычно синими глазами. Крупные губы, немного вкось, расщемляла узенькая полоска зубов. Казалось, она хотела, было, улыбнуться и забыла об этом, услыхав где-то далеко-далеко занимательный звук. Этот звук был тот самый вопрос, который все время ее занимал. И к этому звуку прислушивались даже ее глаза.
Но вот, видно, занимательный звук был расслышан. Васка искоса взглянула на Кляву, улыбнулась ему, словно в полусне, и опустила лицо на рукав, положив горячую руку на плечо Клявы.
- Знаешь что, Сава? - покусывая кофточку, сказала тихо она, ловя рукой нос Клявы.