Это сквозь закуриваемую папироску подал Клява.
Две дюжины разинутых ртов повернулись к Васке, и в тот же миг эти рты искривились и стиснули челюсти, вернувшись к Волгарю. Покривились и стиснулись они так же как и у Волгаря, точно лица парнишек были зеркалами.
Но эти зеркала все же не отражали всю ярость Волгаря.
Он, по-бычьи выкатив глаза, задвигал нижней челюстью, точно растирал песок зубами. Его руки бросались то в один, то в другой карман, что-то отыскивая и не находя. Он всем своим видом как бы говорил: "Ну уж погоди! Теперь-то погоди! вот сейчас, вот сейчас я! сейчас, сейчас!"
И эта подлинная ярость как-то жестко восхитила парнишек, возбудила в них чуть ли не жалость к Волгарю и толкнула их на его сторону. Не струсь Волгарь, и все бы ему простилось, даже сегодняшний обман, что он утопил Васку. Но в нравах не было у парнишек легко сдавать свои позиции.
Волгарь же, не найдя ничего в карманах и даже в своей ярости (а может, просто в ошеломленности) почувствовав, что "ждать" больше не будут, надо действовать, побежал к мусорной куче.
- У будки! У будки! - крикнул ему в помощь Коська и дьяволенком глянул на Васку.
Но уже Волгарь полубегом надвигался на Васку, как-то деловито взвешивая на руке полупудовый камень.
- Васка! Ай-яй!
- Стреляет!
- Петька!
Шарахнулась гамазуха. Волгарь же встал как врубленный.
Он встретил направленную на него Васкину руку, которая угрожала смертью.
Оторопь еще слепила глаза отскочивших парнишек, но и сквозь ее они все устремились к Волгарю. Жаль, до злости было жаль такого скорого и бесславного поражения Волгаря. У всех рвались слова: "Эва, лярва, с бобиком-то тебе можно, лярва". И почти дрожа от нетерпения, парнишки мысленно подталкивали Волгаря: "А ну же, ну! докажи! Сделай что-нибудь!"
- Хвати ее и хряй! - визгнул Коська и убежал.
И Волгарь "хватил". Но он что есть силы хватил своим полупудовым камнем по дереву. И, всплескивая клешем, пошел из сквера.
- Спутал! - скорее с облегчением, чем с сожалением проговорил Дворняжка.
И точно сдавливающий горло ворот расстегнули парнишки. Только тут они почувствовали, что Волгарь их все же насиловал.
- Фи-й! - беспощадно, хотя и трусовато пустил ему вдогонку Филька и торнулся, было, к своей новой знакомой Шуре.
Но, взглянув на Васку, шибко захлопнул свой рот ладонью и уставился на ее протянутую руку.
Да и верно, что это она. Вот Волгарь уже вышел на панель. Вот он уже подобрал с дороги чинария и закурил. Вот он уже завернул за угол, а Васка все еще ведет за ним протянутую руку. Одурела, что ли?
- Теперь видели его? - спросила всех Васка, держа попрежнему руку.
И вдруг все разом задвигались, заговорили, захохотали, указывая на Васку.
Никакого, оказывается, бобика у Васки и не было. Просто она все время указывала на Волгаря пальцем. И все.
А в темноте показалось, что она бобиком ему грозит.
--------------
- Ну, а как же потом было?
Это комса у Митьки Пирожка спрашивала.
Пирожок сдунул пылинку с бюста Ильича, потом подтолкнул пальцем свисившийся со стола журнал в обложке с мавзолеем и поддернул клеш.
- Волгарь запоролся. Сходил он раз на чердак, бельишко себе сменить. А хозяйка жабра была и за милюками. Милюки: "Слезай!" говорят. А он кирпичом в одного: "Не ваше, грит, дело в мою внутреннюю политику касаться". Тут мильтон ему рукояткой шпайки в рыло. А Волгарь - в бутылку.
- Я, - грит, - на вас, лярвы, прокурору касацию вынесу. Нет вашего права чужой рыльник портить. Не вор я вам какой.
Ну, его в дежурке и спрашивают: "Как же ты не вор? А узел?"
- Дык очень просто. На октябринах я был. Известно, не выдержал, выпил. А утром, отчего и не знаю, спать захотел. Вот я пошел искать, где покимарить бы. Да и позвонился в одну квартиру.
- Кого дьявол сунул?! - заорал мне кто-то.
Вижу, горловить может, а думаю, мне бы твою плевательницу увидеть, может и сплантуем.
- Дайте, - говорю, - попить, гражданин. Страсть хочу.
- Сейчас дам, подожди.
Гляжу выносит он целое ведро, даже плещется сверху.
- Пей.
Я пригубил глоточек и в сторону.
А он:
- Пей все, коли пить хочешь.
Я было пятиться, а он забежал за меня и ни в какую.
- Пей, - грит, - все! - и только.
Почти полведра выкачал.
- Хватит, - говорю, - гражданин, напился теперь. Дай, - говорю, - вам и вашей распромамаше вечной памяти.
Опрокинул тогда он мне на голову ведро с остатками, хряснул кулачищем по донцу и захлопнул за собой дверь.
Отряхнулся я и по лестнице выше. Иду, иду, вижу чердак. Ну и лег.
- А узел зачем?
- Чево узел? Я его под головы сделал.
- Тогда для чего же ты милиционера-то кирпичом резнул?
- А спросонья! Думал, что налетчики какие.
Засмеялись милиционеры и заперли его. А потом оказалось, что он с мокрого дела смылся тогда. Не иначе "налево" поведут. Семью вырезал.
Этим, видно, и кончит.
А с Ваской так было.
Когда она пальцем-то Волгаря прогнала, гамазухе хошь не хошь, а смешно, да и Васка фортач. (Ведь заметь тогда Волгарь, что только с пальцем она, убил бы.) Обступили, значит, Васку а самим все же завидно: не соглашаются, что она такая.
- Я видел, что палец, не говорил только.
- А я не видел? - это Дворняжка обиделся. - Бобик блеснул бы, а тут сразу видно.
Комса же только поддакивает. Потому ведь все по Васкиному плану было. Она так и сказала на собрании.
- Комсома виновата, что у нас еще хулиганов много. Одни на пару с ними, другие же наоборот, воротятся, презирают их, гордятся, а их же только и ищут, милюкам сдать. Вот и вся борьба. А к чему она приводит? Только разозлит и все. Давайте-ка, ребята, вспомним, что они дети таких же, как и мы, да пойдем вот прямо с собрания в сквер и перезнакомимся с ними. А когда они начнут выделывать всякие штуки, то не кислить рожи, но и не ржать на это, а молчать пока. Конечно, они начнут, может, подкусывать да разводить нас, а мы мимо ушей. По несознательности же. А главное, самим примером быть. Хорошие примеры куда заразительнее худых. Только надо от них отодрать Волгаря. Его уже не исправить нам. Но за это я берусь.
Тут Клява в азарт.
- Я его! Дай мне его!
Васка как глянет на него. Но смолчала.
- Ты, Клява, в резерве будешь.
Так и вышло.
Сначала парнишки было бузить перед комсомолками. Без этого у них считалось, что и силы в тебе никакой нет. А девчонки ихние нет-нет да для отчаянности и отхватят мата. Только видят, что нет того жиганства в этом, худо как-то, барахлисто получается. Потому не принимала этого комса и виду не говорит. А кто виду никогда не дает - еще понятнее все делается. И сошли.
Тут Васка и билеты в клуб стала раздавать комсе, да как бы заодно и гамазухе раздает. Что значит - все одинаковы.
Так и задрыгало все в парнишках и девчонках.
- Благодарствуйте, - заговорили они с тихостью.
Конечно, прихряли.
А через два-три месяца почти вся гамазуха прикрепилась к Клявинскому коллективу.
Васка-то сошла. Через полгода по декрету пойдет. Ведь она так и зарегистрировала на себе Кляву. А пока она на рабфаке.
Вот и все.