Всей этой пестрой армией командовал инженер Павел Павлович Ротерт. Он изучал строительство подземок в Нью-Йорке, в Филадельфии, в Берлине, в Париже и заслужил доверие партии и правительства в годы работы на Днепровском промышленном комплексе. Начальнику Метростроя в помощь были приданы заместители – Абакумов и Айнгорн.
Потомственный горняк, Егор Трофимович Абакумов прошел на угольных шахтах Донбасса длинный путь – от забойщика до управляющего трестом. В метро он был брошен искупать антимеханизаторские грехи. И в авральные шестидневки его громоздкую фигуру видели на всех радиусах, на всех одиннадцати километрах, и, казалось, будто под домами и площадями столицы бушевал не один Абакумов, а сорок тысяч Абакумовых.
Исай Григорьевич Айнгорн не бушевал. Не повышая голоса, он добился того, что все кирпичные заводы в радиусе тридцати километров работали только для Метростроя, и брусок кирпича стал в Москве такой же редкостью, как вологодское масло.
Таковы были руководители Московского Метростроя в тысяча девятьсот тридцать четвертом году.
Но не этих руководителей ждали на шахте 41-бис. На шахте 41-бис ждали особого начальника, начальника нового типа, начальника, если можно так выразиться, нештатного, вернее сказать, начальника неначальствующего. Словом, ждали начальника, портрет которого по праздникам вывешивался рядом с портретом товарища Сталина.
Вся стройка, от землекопа до инженера Ротерта, величала этого начальника Первым Прорабом. А журналисты еще задушевней – Магнитом Метростроя.
Первый Прораб по заграницам не ездил и никаких метрополитенов сроду не видал. Но, стоило ему только появиться в забое, проходка вдвое ускорялась, и вагонетки бегали на предельной скорости.
От одного его присутствия ярче блестели электрические лампочки и быстрее твердел бетон.
3
Получив секретное предупреждение о Первом Прорабе, начальник 41-бис Федор Ефимович Лобода принял необходимые меры: велел Мите Платонову проверить, есть ли вода в бачках, послал нарочного будить заместителя по технической части и проглотил крепительную таблетку. Сердито кивнув вахтеру, Митя побежал к белеющему снежной тюбетейкой копру. Встреча с Татой опять ставилась под вопрос. Свидания с ней срывались уже два раза. Сперва кто-то насыпал гвозди в насос. Надо было искать вредителя. А через неделю на шахте загорелась изоляция. Снова пришлось звонить Тате, объяснять намеками, почему поход в кино отменяется. «Что у тебя там, пожар?» – перебила Тата. О таких вещах по телефону говорить не полагалось, и Митя повесил трубку. Тата была прямолинейная как рельс.
Правда, Митя условился сегодня не на семь часов, а на восемь тридцать, и не все еще потеряно. «Сколько он может у нас пробыть?» Ну, десять минут, ну, двадцать от силы… – подсчитывал Митя на ходу. – У него не мы одни: и МК у него, и ЦК, и Политбюро, и транспортная комиссия… Через полчаса прибудет…»
Закончить подсчеты не удалось. Словно из-под земли возникла Чугуева.
– Ну что у вас опять? – протянул он.
Еще днем она приставала, чтобы он принял ее к себе в бригаду.
– Возьми меня, товарищ Платонов, – загудела Чугуева густым, виолончельным голосом. – Ей-богу, возьми… Я бы на молоток встала.
– Опять двадцать пять. На мойке стоишь? Чем не работа? Что тебя там, обижают?
– Обижают.
– Кто?
Она засопела.
– Кто обижает? Ну кто? Давай быстрей, время – деньги.
– Ломовики фулиганят, – пробормотала она и смутилась. Сама поняла, что причина не больно уважительная.
– Что, что? – переспросил Митя.
– За титьки лапают, вот что, – сказал она громко.
– А ты их лопатой. Небось с тремя справишься.
– Да-а, с ими справишься… Возьми, товарищ Платонов…
– Ты русский язык понимаешь? Нельзя. Утургаули тебя не отдает. А за то, что не отдает, ругай не его, себя. Больно хорошо работаешь. Ясно?
– Ясно… Возьми, Митя, а?
– Давай не поднимай этого вопроса. Вкалывай на мойке, а под землю не спеши. Придет время, все там будем. Договорились?
– Договорились… Возьми, товарищ Платонов…
– Ну куда? Куда я тебя с твоими габаритами возьму? Да ты там, в штольне, не развернешься, если хочешь знать…
«Поглядела бы Татка, как с кадрами работаем!» – усмехнулся Митя, опускаясь в клети.
И позже, в штольне, он не просто проверял бачки, не просто взбадривал уснувшего откатчика, не просто намекал бригадирам на грядущее посещение, а как бы изображал все это на сцене, постоянно ощущая оценивающий взгляд самого неподкупного зрителя – Таты.
Закончив инспекцию, он поднялся наверх, под студеное звездное небо. Фонарь в дальнем углу стройплощадки с казенной бессмысленностью освещал свалку трехслойной цементной тары. Митя увидел в узком окошечке церковки свет и, удивленный, остановился. Попавшая в зону площадки однолуковка была из тех, которые, словно растерявшиеся старушонки, покорно дожидались гибели на автомобильных перекрестках. Митя предложил использовать пустую церковь для приготовления бетона. Предложение было дельное: можно и бетон месить в тепле, и цемент хранить под укрытием, и внутренние стены ломать на щебень, когда затрет с инертными материалами. За рационализаторское предложение Митю назначили бригадиром, затащили на алтарь бетоньерку «Рансом», подвели воду. Осталось провести электричество.