– А что с ней миндальничать! – Лобода подошел к Чугуевой. – С ними как с людями, а они допускают хамство на каждом шагу. А ну, будь любезная, давай отсюда.
– Хоть с нагана стреляй, не пойду! – сказала Чугуева шепотом.
– Ну, ладно, – Лобода поплевал на ладони. – Ты так, тогда и мы так.
Он ловко, будто век вздымал телеграфные столбы, уперся ударнице в спину и, поднатужившись, приказал:
– Бригадир, пособи!
Пособить Митя не успел. На пороге стоял брюнет в твердой фуражке, как две капли воды похожий на свои утвержденные портреты.
Это давно ожидаемое явление оказалось настолько некстати, что Лобода, приветливо улыбаясь, все-таки подпирал Чугуеву, будто приглашая дорогого гостя затянуть дубинушку.
А контору неправдоподобно быстро заполняли люди. В коверкотовых пальто, в прорезиненных макинтошах, в кавалерийских шинелях и брезентовых спецовках, они жались, проталкивались, наступали друг другу на ноги, и в беспокойной человеческой волне мелькали утопающие головы Ротерта и Абакумова. Первый Прораб любил и умел острить, и на него смотрели с приготовленными для будущих шуток робкими улыбками.
Он оценил ситуацию сразу.
– Что, колобок? – раздался его свежий баритон. – Не совладать с рабочим классом? И никогда не совладаешь! И никому не совладать!
И рванул рукой вниз, будто стряхнул градусник.
В толпе засмеялись. Хотя задние напирали, вокруг Первого Прораба сохранялся магический цилиндр пустого пространства.
– Обижают? – весело обратился он к Чугуевой.
Первый Прораб был в чудесном настроении. Товарищ Сталин только что вызвал его к себе (вождь был простужен, и врачи запретили ему заниматься государственными делами) и одобрительно отозвался о его речи. Первый Прораб выехал из Кремля на два часа позже наркомовского графика и велел везти себя прямо на шахту. Трудовой энтузиазм проходчиков еще больше воодушевил его. Под землей бушевала битва. Комсомол сражался с подземной стихией. Пулеметами трещали отбойные молотки. Танковым грохотом гремели вагонетки, чаще пустые. Раздавались команды. И парторг был на передовом посту.
От шума у Первого Прораба заложило уши.
– Вода в бачках есть? – спросил он.
– Есть! – радостно закричали со всех сторон.
Первый Прораб приказал поднять себя наверх и явился в контору с жаждой говорить и действовать.
И вот он стоял, окруженный людьми, и перед ним сопела похожая на водолаза девица.
– Что это? – кивнул он на грязную бумажку.
У него было матово-бледное, неземное лицо и карие глаза, до того пронзительные, что казалось, будто они косят.
Чугуевой шептали со всех сторон, подсказывали.
– Что это? – повторил Первый Прораб. Он взглянул внимательней, увидел туго повязанную платком голову, мокрые от слез мягкие щеки, напирающие на крупный нос. Под его взглядом Чугуева поворотилась бочком и заманчиво выгнулась. «Боже, – испугался Бибиков, – она еще и гран-кокетт!»
– Просьба у нее… – не удержался Митя. Было уже без пяти восемь.
– Просьба? – Первый Прораб нахмурился. Резкие переходы от благодушия к гневу были особенностью его характера. – Видите, товарищи, просьба! Просьба, которую можно решить в считанные минуты. А что делает руководство? – Он обвел присмиревших слушателей косящим взором. – А руководство вышибает трудящихся за двери. Вот к чему приводит головокружение от частичных успехов, товарищи!
– Позор! – отметил кто-то.
– Позор, товарищи, – подхватил Первый Прораб, – командиры шахты не поняли, что к ним обратилась не просто рядовая работница. Перед нами не просто работница. Перед нами член ударной бригады мирового пролетариата… – Тут Первый Прораб заметил, что участница ударной бригады куда-то пропала. Впрочем, он привык к тому, что люди, нарушавшие плавный ход державной деятельности, иногда бесшумно исчезали из поля зрения, и не удивился. – Перед нами, – продолжал он, – один из тех, кто вывел Советский Союз на передовые позиции в техническом, экономическом, военном и культурном отношениях, один из миллионов трудовой когорты, которая под руководством вождя и учителя трудящихся всего мира…
Заключительные слова потонули в аплодисментах. Инженер Бибиков крикнул «ура». Несколько блеклых канцелярских голосов подхватило. Получилось слабо, не в лад, как на затянувшемся банкете.
«Все наконец», – подумал Митя.
Первый Прораб шагнул к двери, остановился, взглянул на Лободу и спросил отрывисто:
– Как фамилия?
– Лобода, товарищ секретарь…
– Да не ваша!..
Лобода догадался, что нужна фамилия ударницы, и оглянулся на Бибикова. Инженер замялся. В мозгу назойливо вертелось прозвище Васька, а фамилия на язык не давалась. И только вспомнилась, председатель шахткома, стоявший в положении «смирно», выговорил:
– Васька!
– Как? – грозно нахмурился Первый Прораб. – Васька? Почему Васька?
Все молчали.
– Чугуева ее фамилия, – не вытерпел Митя. Часы показывали двенадцать минут девятого. – Васькой ее прозвали. Произвели в мужской род.
Чело Первого Прораба разгладилось. Он улыбнулся.
– В мужской род произвели?
– Ну да. Она в комбинезоне шла, шофер обознался, крикнул: «Васька, крутани!» В штанах – значит, Васька. С той поры и пошло: Васька да Васька.
– А как с машиной? Завела?
– Завела. Чего ей. Разбудила с одного оборота.
– Разбудила? – Первый Прораб оглядел Митю сверху вниз и снизу вверх, словно снял мерку. – А ты кто такой?