— Ваше Величество! Вам нельзя отдыхать сейчас. Все ждут внизу. Тлтлтрит будет в ярости, если вы опоздаете.
— Ну и пусть, — ответил Джон. — Где мое платье?
Горничная быстро вышла и вернулась с прозрачным мерцающим платьем из ткани, в которую были вплетены нити королевского черного цвета. Оно легло складками на плечи Джона, задрапировало грудь и бедра.
— Зеркало, — сказал Джон.
Горничная подала зеркало, и Джон взглянул в него. Миндалевидные, раскосые, широко расставленные глаза на белоснежном лице с высокими скулами. Прозрачную ткань поднимала пышная грудь, тонкая талия переходила в крутые, соблазнительные бедра. Джон чуть не присвистнул, глядя на свое отражение.
Горничная надела на его ноги крошечные пластиковые сандалии, и Джон пошел к лестнице. Толпа внизу восхищенно зашепталась, когда он начал спускаться. На одной колонне висела клетка с трехголовой птицей, ее пение заглушало оркестр, хотя он состоял из четырнадцати медных инструментов (четырнадцать — королевское число).
Джон остановился на ступенях.
— Не беспокойтесь, — сказала горничная, — я за вашей спиной.
Джона вдруг охватил ужас.
— Это вы, Петра? — мысленно спросил он.
— Как я уже сказала, я прямо за вашей спиной.
— Как я попал в это тело?
— Не знаю, дорогой, но выглядите вы потрясающе!
— Спасибо, — сказал он, воображая насмешливую улыбку на ее лице. — Где Эркор и К°?
Музыка смолкла. Слышалось только пение трехголовой птицы.
— Вон они.
Духовые инструменты снова взревели, и у входа в зал народ расступился в обе стороны. В дверях стоял Тлтлтрит. Он был высок и смугл, в его плаще было гораздо больше черных нитей, чем в платье Джона. В руке он держал обнаженный меч.
— Ваше правление окончено, дочь Солнца, — объявил он, сделав шаг вперед. — Наступает время нового цикла.
— Прекрасно, — сказал Джон.
Тлтлтрит двинулся вперед; народ, толпившийся в зале, в ужасе всплеснул руками и попятился. Джон выпрямился.
Тлтлтрит шел, а тем временем плечи его становились уже. Он откинул капюшон и выпустил на волю копну черных волос. С каждым шагом бедра его расширялись, талия становилась тоньше. Под черной туникой вполне определенно обозначилась грудь. Подойдя к лестнице, Тлтлтрит поднял меч.
— Думай о нем, — пришла мысль Эркора из птичьей клетки.
— Думай о нем, — мысль Петры.
Джон увидел мелькнувшее лезвие и почувствовал, как оно вонзается ему в живот.
— О ней, — поправил он.
— О ней, — согласились они.
Падая на ступени, умирающий Джон спросил:
— Где это, черт побери?
— Мы живем в очень развитом виде лишайников, — объяснил Эркор со спокойствием телепата, которого ничем не смутишь. — Каждый индивидуум в своем развитии сначала проходит стадию мужчины и в желаемое время превращается в женщину.
— Лишайник? — удивился Джон, стукнулся головой о нижнюю ступеньку и умер.
— Вот он…
Волна с грохотом набежала на берег. Джон отпрянул назад, когда она запенилась на песке. Небо было сине-черное. Он поднес к губам пальцы — семь длинных зубцов, соединенных перепонками, — и завыл. Он поднял прозрачные веки с громадных светящихся глаз: не видно ли вдали судна? В глаза летели брызги, и он хлопал поочередно всеми тремя веками. Он снова завыл, перед ним выросла вторая волна.
Он открыл два непрозрачных века, и ему показалось, что вдали замаячил пятиугольный парус, синий, мокрый, надутый. Джон снова поднял прозрачные веки и увидел как будто фигуры на волокнистой люльке судна. На синем парусе белый круг Мастера Рыбака. Мастер Рыбак — его родитель, и он плывет за ним. Джоном.
Налетела новая большая волна, и он согнулся в пене, глубоко вонзив ноги в галечный берег.
Судно царапнуло по отмели; все выскочили. У одного на шее была цепь с печатью Мастера Рыбака; другой нес семизубец, еще двое были просто рабочими и носили отличительные черные пояса из раковин килпода.
— Мой отпрыск, — сказал тот, что с печатью, — мои плавники болели за тебя. Я думал, что нам уже никогда не плавать вместе.
Он наклонился и поднял Джона на руки. Джон прижался к родительской груди.
— Я испугался, — сказал он.
— Я тоже, — засмеялся родитель. — Зачем ты заплыл так далеко?
— Я хотел увидеть остров. Но пока плыл, увидел…
— Что?
Джон опустил веки. Родитель снова засмеялся.
— Ты спишь. Пошли.