— Не-а, — сказал Тил, — я, пожалуй, пройдусь, посмотрю город.
— Могу сказать тебе, что здесь немного увидишь, — сказал Креветка, — но дело твое. Увидимся позднее.
Когда Тил ушел, Креветка пошел в барак, но Кудряш долго смотрел вслед Тилу, исчезавшему в полутьме.
— Чего ты смотришь? — спросил Креветка.
— Слушай, какого цвета глаза у этого парня?
— Зеленые. Чуть темнее моих.
— Я тоже так думал. А сейчас посмотрел, когда мы возвращались сюда, и они вовсе не зеленые.
— А какие же?
— В том-то и дело, что никакие. Просто две дыры в голове.
— Ну, черт возьми, уже смеркалось, ты просто не разглядел.
— Очень хорошо разглядел и, клянусь, за его веками ничего не было. Дыры, и все.
— Вечерний воздух тебе вреден, парень, — сказал Креветка, покачивая головой. — Входи давай, и поиграем в честную игру «бродяга».
Тил шагал по темнеющей дороге. Он пошел по крутому переходу с одной спиральной дороги на другую и обошел большую часть окружающих зданий. Только центральный дворец был заметно выше дороги. Когда дорога делала круг возле темной башни, хорошо были видны крыши домов Тилфара.
Город выходил к равнинам, которые вплотную подходили к горам, все еще слабо мерцающим от радиации. Все это было знакомо Тилу. Зажглись ртутные лампы, и появились тени. Подняв глаза, Тил увидел ярдах в двадцати другого рекрута из разведки и узнал в нем лесного стража, который прибыл вместе с ним сегодня днем. Торн помахал ему рукой.
— Как дела?
— Хорошо, — сказал Тил. — Ты тоже решил прогуляться?
Торн кивнул и посмотрел через ограду. Тил остановился рядом с ним и тоже оперся на перила. Ветер трепал их рукава и воротники.
— Слушай, — сказал Тил, — как тебе удается этот фокус с игрой?
— Ты не поймешь.
— Ну уж, не пойму. Попробуй.
Торн повернулся боком к перилам.
— Если ты в самом деле хочешь понять, то представь, например, что ты в Тороне и стоишь на тротуаре; один из больших грузовиков гидропоники Кошера спускается по улице, мотор выключается приблизительно в четверти мили от конца квартала. Что произойдет?
— Покатится по инерции.
— Далеко?
Тил пожал плечами:
— Наверное, это зависит от того, насколько он тяжелый и как быстро ехал.
— Правильно. Но если бы ты переходил улицу, ты мог бы определить, успеешь ли ты перейти, и даже представить место, где грузовик должен остановиться, как только увидишь, что он замедляет ход?
— Думаю, мог бы.
— Ну вот, и когда ты это делаешь, то подсознательно решаешь задачу, для решения которой математик должен взять бумагу и карандаш, узнать вес грузовика, скорость, ускорение, коэффициент трения, и минуты через две он даст ответ. А ты сделал это за полсекунды, имея весьма приблизительную информацию, о которой ты получил представление за долю секунды.
Тил улыбнулся.
— Да, поразительно! Но какое отношение это имеет к игре?
— Прямое. Ты и я рассчитаем и перейдем улицу, а обезьяна будет стоять на углу до тех пор, пока грузовик не остановится намертво, и только тогда перейдет улицу. Конечно, если ты научишь его математике, дашь ему бумагу и карандаш и все данные, он высчитает это примерно за то же время, что и математик. Но он не способен глянуть на замедляющий ход грузовик и представить себе, где машина остановится.
— Я все-таки не вполне понимаю…
— Вот смотри: вещи, которые вы, люди, представляете себе, лишь бегло глянув на них, обезьянам недоступны; нам, например, с одного взгляда ясно, под каким углом и с какой силой надо бросить монету, чтобы выбить те монеты с дальнего конца квадрата «слумата», какие мы хотим. Если ты можешь судить о направлении и скорости брошенной монеты, игра не представляет для тебя никакой проблемы.
— Кажется, понял, — сказал Тил.
— Я не могу объяснить тебе это математически, но и ты не можешь математически объяснить мне замедление твоего грузовика.
— Пожалуй, нет. — Тил вдруг нахмурился. — Послушай, когда ты сказал «вы, люди», это прозвучало так, будто ты… другой.
Торн засмеялся.
— Что ты хочешь сказать? Обезьяны часть вас, так же, как и вы, люди, часть нас…
— Вот-вот! Разве ты не слышишь, как ты это говоришь?
— Да, — сказал Торн, помолчав, — слышу.
— Так вот, насчет игры. Может ли кто-нибудь из… нас, людей, играть так, как ты?
Торн пожал плечами.
— Полагаю, человек исключительного ума может. Но ведь это, в сущности, неважно.