Окри слушал. Лилит продолжала:
— Дальше ты должен знать. Поначалу они вели себя тихо, но с каждым десятилетием все борзели. Сначала они перестали проповедовать на древнесеверном — дескать, люди носили этот язык в языческие времена, и слова в нем отравлены дланью Зверя. С задачей выдумать свой язык они не справились, поэтому перешли на всеобщий, на котором люди худо-бедно разговаривали. Прошло около ста пятидесяти лет, прежде чем ламбианцы выбили древнесеверный даже из самых глухих деревень. Теперь почти невозможно найти того, кто все еще на нем говорит.
— “Выбили” как?
— Если в деревне живет больше двадцати человек, там будет свой пастор, которого назначает церковь. Обученный грамоте дьякон из церковной школы, который по этому праву является главой поселения. Пасторов обучали на всеобщем, а они уже распространяли его на местах. Через какое-то время особенно отпетых упрямцев, которые не желали принимать ламбианство и продолжали говорить на дренесеверном, стали публично осуждать и называть еретиками. А за еретичество, как ты знаешь, у них полагается клеймо и изгнание.
Она посмотрела на Окри, опустившего глаза в землю.
— Кроме еретичества клеймят за блуд, воровство и убийство. В городах за блуд и убийство казнят, в деревнях — как решит село.
— А это почему плохо? — не понял Окри. — Я свою марку заслужил. И виселицу тоже, наверное.
— О, чувство вины они вдалбливают отменно, — фыркнула Лилит. — “Четвертый Ангел вылил чашу свою на солнце: и дано было ему жечь людей огнем” — вот этими строчками они оправдывают клейма. Раз согрешил, так обречен искупать всю жизнь — с клеймом тебя будут презирать, у тебя ничего не купят, и продадут что-то далеко не всегда. Ты знаешь, что в любой город кроме Синепалка хер попадешь с клеймом? По крайней мере, по закону.
— Не, не знал, — ответил мальчик. — Знал всегда, что у нас дышится легче. Так заезжие говорили.
— Все благодаря Варгулу. Хоть мэтро и не обладает властью менять законы или даже иметь свою стражу, Варгул умудрился наладить в Синепалке что-то похожее на нормальную жизнь. Там слабые приходы, куча клейменных нижегородских. И в город можно войти, не берясь за меч. Что касается клейм — они и для стыда тоже. По мнению ламбианцев, только в стыде можно отыскать покаяние. Они хотят, чтобы ты стыдился и страдал. Потому что им так удобно.
Окри поднял на Лилит вопросительный взгляд. Она выдержала небольшую паузу.
— Удобство и власть — все чего они хотят, малой. И доказать это очень легко. В Книге помимо этих четырех грехов упоминается еще один, но за него не полагается ни клеймо, ни наказание. “И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем”. Глава 9, стих 21.
Окри оглянулся на Дарири. Чародейка сохраняла молчание. Мальчик озадаченно повел головой.
— В смысле… Чародеи ж не выбирают такими родиться?
— Не выбирают, — подтвердила Лилит.
— Так и че… Ты с рождения прокаженный, типа?
— Именно. По мнению ламбианцев все чародеи рождены с грехом, тронуты Сатаной. И поэтому всю жизнь они должны положить на служение Богу, и искупление этого греха. А единственный способ служить — это вставать под плети церкви в Пиргосе, а потом сражаться в священном войске за Корону и Агнца, — Лилит усмехнулась. — Не врубаешься, нет? Вера в Книгу для них кончается там, где начинается выгода. А тех, кто по каким-то причинам в Пиргосе не учился, — Лилит кивнула на Дарири, шедшую чуть сзади. — Обходят стороной и презирают. Можешь у нее спросить, как это бывает.
— Лучше не болтать о том, что ты ренегат, — подтвердила Дарири. — Слава богу, на нас нигде не написано. Большинство это скрывают, чтобы не портить отношения с соседями. Но это бывает тяжело.
Окри надолго погрузился в раздумья.
— Но это все же не Бог делает, — наконец сказал он. — Эт церковь. Кто сказал, что он их не покарает?
— Ага, — насмешливо ответила Лилит. — Покарает только так. Архиепископ воротит всем в стране, забирает земли и раздает их по щелчку пальцев. Церковные подати с деревень и архонов набивают казну, у него в подчинении все войско Севера и стража каждого из крупных городов. Такая кара божья, просто куда деваться.
— Ну, может, не щас. Потом, когда придет Агнец.
— Ну сиди жди, пока придет, — фыркнула Лилит. — Твою мать, как же крепко ламбианцы срут в голову…
— Оставь ребенка в покое, — подала голос Дарири. — Хочет верить — пускай.
— И ты туда же. Ламбианство это яд, Дарь. И его надо выбивать из башки чем раньше, тем лучше.