Луч с севера впервые пробился сквозь тьму этой жизни. Там взошло солнце по имени Кир. Повсюду ходили слухи, что этот благородный царь придет и разорвет их цепи. Его воины на копытах своих коней разнесут по пустыне останки властителей, по чьей милости им досталась судьба жалких рабов. Он поломает палки и в клочья порвет бичи, которыми надсмотрщики царя, вельмож и жрецов Эсагилы полосуют их спины. Он отберет у жрецов землю и раздаст ее тем, кто трудится на ней, кто любит ее, как ломоть свежеиспеченного хлеба. Он разделит поместья царя и знати между крестьянами, чтобы на поля могли выйти свободные люди Вавилонии – мужчины, женщины, дети. Земля принадлежит тем, кто умеет ее возделывать, а не тем, кто привык выживать из нее соки только с помощью рабских рук.
С такими надеждами сходились в последние дни крестьяне к оросительными каналам. Эти поля, на которых они пахали, сеяли, жали, уже не будут больше предательски отдавать свои плоды богачам. Их золотые зерна будут сыпаться в пригоршни бедняков. Вместо прогорклых лепешек заблагоухает ароматный хлеб. Вместо болотной воды все узнают вкус молока. Вместо гнилых отбросов они вкусят сочную, ароматную мякоть фруктов. Человек снова обретет земной рай.
Особенно молодежь воспламенялась мечтами о счастливом будущем. Еще недавно украдкой, ныне открыто и громко превозносили они имя персидского спасителя. Кир – это была их утренняя и вечерняя молитва. Кир – это было их всесильное оружие. Кир – это была неодолимая мощь и спасение.
Наибольшее волнение наблюдалось на юге, возле канала Хебар, где жили иерусалимские евреи, переселенные туда Навуходоносором, и на севере, в Деревне Золотых Колосьев, где персидские лазутчики сеяли смуту среди халдейского люда.
Обосновавшись по эту сторону границы, они нашли надежное убежище в пещерах Оливковой рощи, вблизи которой Нанаи пасла своих овец.
Торговцы, с которыми делился хлебом Сурма, входили в отряд персидских лазутчиков. Устига, по чьей просьбе пастухи пели песню любви в честь Нанаи, был начальником всех персидских лазутчиков в Вавилонии. Он происходил из княжеского рода. Персы выдавали себя за торговцев, так как под этой личиной им было всего проще и надежнее передвигаться по стране. Они ходили от дома к дому с мелочным товаром, и ничего не подозревавшие люди простодушно поверяли им тайны, о которых неприятель не должен был знать. В самых бедных домах персы отдавали свои товары за бесценок, стремясь завоевать симпатии крестьян, или меняли на зерно, которое в других местах раздавали нуждающимся. Молва о них все ширилась, и в нищих лачугах их ждали с нетерпением. Торговцы утешали измученных людей, вселяя в них надежду на скорый рассвет, о котором возвестит огненная птица. Она прилетит с востока и принесет им искупление. Когда из Вавилона пришел приказ задерживать и передавать властям каждого подозрительного чужестранца, простой народ стал оберегать персидских лазутчиков, укрывать их от воинских патрулей и предупреждать об опасности. Вот почему ни одному отряду вавилонской тайной службы не удалось обнаруживать персидских шпионов.
Но Гамадану не по сердцу были эти пронырливые торгаши. И хотя сам он не доносил на них, однако от души желал, чтобы какой-нибудь расторопный посланец из Вавилона напал на их след. То, что чужеземцы, словно бездомные собаки, бродили по его родной стране, не сулило ничего доброго. В этом он был глубоко убежден. Персидские лазутчики, видимо, чувствовали враждебность Гамадана и обходили его дом стороной. Он много слышал о них, но ни разу не столкнулся с ними. Но и рассказы о купцах приводили его в негодование, потому что род его всегда отличала горячая любовь к отчизне. Их род был известен вавилонским владыкам. Он поставлял армии самых отважных воинов, женщины их рода славились благородством. Превыше всех святынь в их роду почитали родину и честь. Он пережил и добрые и худые времена, пронесшиеся над отчизной шумеров, семитов и халдеев. Это был старый крестьянский род, только Синиб за выдающиеся военные заслуги был возведен в благородное звание. Но и без титулов их родовое имя славилось в Вавилонии.
У Гамадана, увы, не было уже прямых продолжателей рода. У него оставалась единственная дочь. Он долго страдал от того, что подвигами Синиба кончилась слава их рода. Чем же могла приумножить боевую славу Гамаданов красота Нанаи. при виде которой человека охватывал священный трепет! Надо было оставить мысль о подвигах и смириться с тем, что послано судьбой. Он радовался необычайной красе Нанаи и хотел посвятить ее богам. Еще не зная, каким образом сделает это, он верил, что премудрый Энлиль, сотворивший мир, подскажет ему верное решение.