— Папа, что произошло? — Андрей подумал, что всему причиной его смех.
— Я сказал они.
— Ну и что?
— Я всегда, слышите, всегда говорил мы, а сегодня впервые сказал они.
— Ну и что? — не понимала Любаша.
Зато Катя всё прекрасно поняла. Она замахала на детей руками, показывая, чтобы те больше не открывали своих ртов. Молодые, поняв, что переборщили с шуткой поспешили уйти, но отец не отпустил их.
— Нет уж, будьте любезны остаться! Вы просто не понимаете, что сейчас происходит.
Катя хотела что-то сказать, но Василий не дал ей.
— Я тысячу раз слышал эту притчу, но всегда относился к ней, как к сказке.
Невестка хотела что-то спросить, но Катя знаком остановила её.
— Впервые я услышал её из уст командира…
Василий начал свой рассказ и снова ощутил себя на войне. Он со своими товарищами смотрел на водокачку и ждал, когда она рухнет. Наконец та рухнула и похоронила под собой фашистов.
— …тогда командир и сравнил эту водокачку с вавилонской башней, — продолжал Василий. — Мне казалось, что это могло случиться с немцами потому, что они считали только себя полноценной расой. К сожалению, эта притча относится не только к ним, но и к нам.
— Ты хочешь сказать, что мы тоже строим такую же башню? — спросила Любаша.
— А в чём разница? Те считали себя высшей расой, а мы убеждаем, что кроме коммунизма у человечества нет и быть не может никакого будущего. Фашисты сжигали книги и изгоняли своих писателей, и у нас делается тоже самое. Даже номерки на руках похожи. Только они делали татуировку, а у нас пишут шариковой ручкой.
— В таком случае, согласно этой притче, Советский союз ожидает та же учесть что и Германию? — продолжил мысль отца Андрей.
— Ничего другого и быть не может.
— Ну, это уж ты, дорогой, чересчур хватил, — вмешалась Катя. — Пока что Советский союз самая сильная страна в мире. Спутник первый — наш, космонавт первый тоже наш. Разве что Америка — она на пятки нам наступает?
— Америка от нас недалеко ушла. Мы насаживаем всем свой коммунизм, а они свой империализм. Хрен редьки не слаще.
— Так ты папа и Америку приговорил? — не удержался Андрей.
— Действительно, что-то мы слишком далеко зашли. Уже до Америки докатились. Давайте спустимся на нашу грешную землю.
Разговор сразу прекратился. Все молчали и не знали что делать. Тишину прервал отец.
— Вероятнее всего, тебе предложат место заместителя главного редактора, — обратился он к сыну.
— Уже обратились, — удивился Андрей.
— Это логично. Сгноить меня в психушке, неэтично — герой всё-таки. Выгнать невозможно по тем же причинам, а этот ход устраивает всем. Сын в заложниках — это почище, чем номерки на руке!
— Я откажусь.
— Даже и не думай. Ты думаешь они остановятся перед моими прежними заслугами? Как бы ни так! Считай, что мне предложен очень лояльный вариант.
— Ничего себе лояльный! — возмутилась Любаша. — Ты же писать не сможешь!
— Писать я смогу.
— А что толку, если они тебя публиковать не будут? — негодовал Андрей.
— Опубликуют позже.
— Когда? — спросила Любаша.
— Когда башня рухнет. — Василий посмотрел на недоверчивые взгляды домочадцев и ещё раз подтвердил. — Рухнет, рухнет, — даже не сомневайтесь.
— И кто тогда опубликует?
Василий обвёл взглядом свою семью и пожал плечами.
— Не знаю. Может быть вы, — он остановил взгляд на сыне и невестке, а может быть…
Лицо отца вдруг засияло, и он улыбнулся.
— Вы долго нас без внуков держать будете? Сколько можно ждать?
Любаша опустила глаза и засмущалась:
— Потерпите чуть-чуть. Немного уже осталось.
Разговор, казавшейся до селе тяжёлым и неприятным, будто ветер, переменился в противоположную сторону. Вместо холода и безысходности теперь он нёс радость и надежду, вместо запаха затхлости повеяло свежестью. Семья уже забыла, что только что они обсуждали. Появился новый объект, о котором говорить можно было бесконечно.
Глава 18
Как быстро летит время! Кажется, сосем недавно мечтали, что День Победы должен быть обязательно нерабочим, что военные парады снова будут греметь своей медью на Дворцовой площади. Не успели оглянуться, а всё, о чём думали, сбылось. И не только сбылось, но стало настолько привычным, что самим не верится, будто когда-то этого праздника не было. Также, как и прежде, проходит по Дворцовой площади военная техника, как и прежде, следуют стройные колонны солдат, как и раньше ветераны тонкими струйками стекаются на Марсово поле, чтобы ещё раз пережить то, что пережить невозможно, ибо то, что случилось с этими людьми, не подчиняется законам логики, ибо нет такого числа, которое могло бы счесть их подвиги, ибо нет таких подвигов, которые не выпали бы на их долю.