— Очухался? Вот и ладненько.
Василий осмотрелся по сторонам, увидел палача и инстинктивно дёрнулся в сторону.
— Не пугайся. Он больше не будет, если конечно мы договоримся. Собственно он тебе ничего ещё не делал. Это для того, чтобы мы лучше понимали друг друга. Допроса-то ещё не было.
Эсэсовец протянул клочок бумаги и показал его пленному.
— Что это такое?
Рядовой отвернул голову. В тот же момент резкая боль поразила всё тело. В нос ударил едкий запах палёного мяса. Вася опять потерял сознание. И опять ведро с холодной водой вернуло его в этот кошмар.
— Не хочешь быть предателем? А кто же хочет? Никто не хочет, а всё равно становятся. Этих пыток ещё никто не выдерживал. И тебе не выдержать, ты уж мне поверь. Хорошо, я помогу тебе. Это информация, которую ты передал своим. Мы их поймали у тайника. Есть ли смысл запираться? Меня просто интересует, что означают эти две палки?
— Вот и спроси у них, если поймал, — ответил Вася.
Удар железного прута переломил голень правой ноги, но партизан не потерял сознание.
— Вот видишь, к чему приводит грубость? Ну, зачем тебе всё это? Ты же молодой ещё, тебе жить и жить. Ноги твои срастутся, раны заживут. Но ведь дальше процесс пойдёт необратимый. И всё из-за двух палок?
— Не скажу, — простонал партизан.
Плеть сорвала кожу со спины. Василий упал на пол. Палач вылил на него уже не одно, а четыре ведра воды. Когда глаза жертвы открылись, он снова посадил её на стул.
— Вот видишь, я не шучу.
В глазах помутилось, и Василий провалился в какую-то мглу.
— Хватит на сегодня, — сказал палачу заместитель, — а то ещё загнётся чего доброго. Завтра продолжим.
Ни завтра, ни послезавтра так и не удалось узнать, что означают две палки на маленьком клочке бумаги. Боясь, что допрашиваемый не выдержит пыток и умрёт, заместитель прекратил допросы и был вынужден доложить об этом начальству.
— Значит, так ничего и не сказал? — спросил штандартенфюрер.
— Никак нет.
— Нам бы таких солдат, мы бы уже давно в Москве были. Где он сейчас?
— В бараке.
— Поместить в госпиталь, в отдельную палату. Обходиться с почтением, как подобает обходиться с героем. Завтра после торжественного построения расстрелять. Это будет наш подарок Фюреру.
Поздно ночью партизаны были выведены на исходную позицию. Снайперов посадили на деревья и замаскировали так, что их не было видно даже с двух метров. Метатели гранат находились почти у самых стен лагеря. Их завалили мхом и ветками. Не смотря на то, что весна была тёплая, командир понимал, что после многочасового лежания на земле, как минимум, половина его войска после проведения операции заболеет.
Особенно зябко было под утро. Но натренированные командиром, бойцы лежали тихо, ничем себя не выдавая.
Командный пункт командира был расположен на небольшой возвышенности, оттуда в бинокль поочерёдно с Кузьмой он наблюдал за лагерем.
— А как мы узнаем, когда начинать? — спросил Кузьма.
— Ты ура кричишь, когда тебя в строю поздравляют?
— Кричу.
— Вот и они что-нибудь крикнут.
Никакого ура конечно не было. В одиннадцать часов кто-то громко выкрикнул "Зиг!". И тут же раскатистым эхом по всему лагерю прокатилось "Хайль!". Командир выстрелил из ракетницы. Моментально часовые на вышках упали, как подкошенные. Земля разверзлась и оттуда появились бойцы. Они, как молния, бросились к стенам лагеря. Из-за забора послышались крики — "Ахтунг!", но они ничего изменить уже не могли. В самом центре лагеря раздался взрыв огромной мощности и всё смолкло. Партизаны со всех сторон бежали спасать пленных. Теперь это была их территория, теперь они были там хозяевами.
К сожалению, обладать территорией, это не значит быть её хозяином. В то время, как партизаны уничтожали рудник и остатки эсэсовцев, выводили из бараков пленных и готовили их к переходу в партизанский отряд, трое руководителей искали одного человека, но никак не могли найти.
К командиру подбежал боец и чётко доложил:
— Товарищ командир, рудник уничтожен, пленные освобождены и подготовлены к переходу за исключением одного.
— Кто такой?
— Не знаю. Его в госпитале обнаружили. Очень тяжёлый, боюсь, транспортировки не выдержит.
— Какой он из себя? — спросил Кузьма.
— Лет сорока, блондин. У него ноги перебиты, нести придётся.
— Не тот. Наш молодой был и чёрный, — Ферзь разочаровано посмотрел на командира.
— А номер на нём был?
— Так точно, товарищ командир. Номер 95007.