— Да чего тут понимать? Сливает своих по полной программе. Тут и понимать нечего, — усмехнулся Ферзь.
— Почему ты так думаешь?
— Жить хочет, — пояснил лейтенант.
— Думаешь, он не знает почём ему сегодня клюква обойдётся? — добавил Ферзь.
Василий, вероятно, догадывался о дальнейшей судьбе пленного, но его мозг никак не мог смириться с мыслью, которая вертелась в голове и не давала покоя. Одно дело нажать на курок, сидя в окопе. Там солдаты кажутся маленькими фигурками, совсем непохожих на живых людей. Даже в атаке, когда противник совсем рядом и можно рассмотреть его лицо, всё равно его не воспринимаешь, как человека. Всё совершается в каком-то безумном водовороте страстей, нет ни секунды, ни доли секунды, чтобы подумать. А тут? Вот он — обыкновенный человек, немолодой, с брюшком и лысиной, умоляет о пощаде… А вдруг командир ему прикажет убить его? От этой мысли тошнота подступала к горлу и руки начинали трястись.
Собеседники Василия, видно всё поняли без слов. Лейтенант, посмотрев на рядового, отвёл взгляд и коротко сказал:
— Война.
— Но ведь это не справедливо. Он нам всё рассказал, а мы его за это…
— Не мы его и ни за это, — возразил Ферзь. — Просто у него судьба такая.
Допрос пленного закончился. Он замолчал и с надеждой посмотрел на командира. Тот встал и отошёл от него. Проходя мимо Ферзя, он тихо сказал:
— Давай, Николай, ты человек бывалый.
Ферзь подошёл к пленному сзади и ударил его своим огромным кулаком по голове. Пленный тут же потерял сознание.
— Так ему легче будет, — буркнул Ферзь.
Тошнота всё-таки не удержалась в желудке. Василий схватился за рот и отпрыгнул в самый тёмный угол пещеры.
Когда он вернулся, Ферзь вылезал из лаза. Он бросил к ногам лейтенанта сапоги и одежду немца.
— Я у него костюмчик прихватил, как раз тебе впору будет.
Лейтенант стал разглядывать трофей, а Ферзь перекрестился и что-то пробормотал себе под нос.
— Упокой душу раба твоего новопреставленного, — смог расслышать Василий.
— Ты что верующий? — удивился он.
— А почему это тебя удивляет? Разве ты не веришь?
— Я нет.
— Так уж ни во что и не веришь?
— Ни во что.
— А в коммунизм свой?
— В коммунизм верю.
— Значит, веришь всё-таки?
— Это не считается. Коммунизм это наука. Тут всё понятно. А вашего Бога в глаза никто не видел.
— А ты свой коммунизм видел?
— Его невозможно увидеть.
— И Бога невозможно.
— Я хотел сказать, что мы первые построим коммунистическое общество, тогда все увидят.
— Вы сначала постройте, а потом мы и подумаем верить или не верить.
Андрей Петрович с интересом смотрел на спорщиков и хитро улыбался. Лейтенант делал вид, что ему не интересна эта тема, но на самом деле было видно, что это не так. Юный комсомолец собрался с духом, чтобы одним аргументом уложить своего противника, на лопатки, но к своему удивлению понял, что именно духа у него и не хватает. Действительно, те доводы, которые должны были разбить противника, с такой же лёгкостью разбивали и его собственную точку зрения. Так и не найдя нужных аргументов, он привёл тот, которые обычно приводят только в очень юном возрасте.
— Нет, ведь это и дураку ясно, что коммунизм это реальность, а не догма!
— Ты, считаешь нашего командира дураком?
Такой аргумент, конечно, нокаутом не назовёшь, но на нокдаун он тянул несомненно. Андрей Петрович с лейтенантом не выдержали и рассмеялись.
— Вот это аргумент! — не выдержал лейтенант.
— Что, Николай, тебе и возразить не чем? — вторил ему командир.
Василий понял, что сморозил глупость, и попытался вывернуться из создавшейся ситуации, но его уже никто не слушал. Наконец он прибегнул к самому главному аргументу.
— Но ведь ты вор, а у вас написано: "не укради"!
— А разве у вас это не написано?
— А я и не вор.
— Ой ли? Что же ты думаешь, еду, которую ты с таким аппетитом ел, я в магазине на свои трудодни приобрёл? Я её украл, и ты это прекрасно знал.
— Но ведь это… Просто так обстоятельства сложились… В нашем положение…
— А у вора, по-твоему, обстоятельства не складываются? И они никогда не находятся в щекотливых положениях? Ведь ворами не рождаются, впрочем, как и комсомольцами, ими становятся. Тебя послушать, так я и немца того к своим должен был отпустить.
— Немец — враг.
— Противник, — поправил Василия командир.
— Противник? — не понял его рядовой. — А кто же тогда враг?
— Политрук, — резко сказал лейтенант. — Самый настоящий враг. И не будет ему прощения ни на этом, ни на том свете, даже если того света и нет.