— Ты считаешь, что женщина безнравственна, если хочет иметь ребёнка от мужчины, который её нравится? Я же не обманываю этого мужчину, и в ЗАКС его не тащу. Мне нужен только ребёнок.
— Только ребёнок, а мужчина?
— Здесь необходимо, чтобы не только я любила мужчину, но и мужчина меня.
Даша запнулась и покраснела.
— Вот дура! Всё-таки проболталась. Знала, что женщины не должны говорить этот первыми, а ляпнула.
— Странно, — задумчиво произнёс Александр Сергеевич, — в мире всё перевёрнуто вверх ногами: желание женщины иметь ребёнка считается безнравственным, признание в любви и то имеет свой регламент.
Почувствовав, что Александр Сергеевич не только не осуждает её, но даже поддерживает, Даша посмотрела на гостя с надеждой.
— Так как ты относишься к моему предложению?
— К какому?
— Как к какому? Зачать ребёнка.
— Когда?
— Да хоть прямо сейчас!
Александр Сергеевич, даже закашлялся от такого неожиданного предложения.
— Прямо сейчас?
— А что время тянуть?
— Ты просто не оставляешь мне выбора.
Даша просияла от радости, сняла халат совсем и бросила его на пол.
Нет никакой необходимости долго рассказывать читателю, как Александр Сергеевич съехал из общежития, в котором жил, и перебрался к Даше. К тому же, быстро и не получится, ибо он не съехал, а испарился оттуда, исчез, будто его там никогда и не было, будто он и не мог там находиться, будто он испокон веков жил у Даши и вместе с Дашей. Так думали Даша и Александр Сергеевич, но у окружающих на этот счёт было своё мнение.
О, если бы в мире было всё так просто! К сожалению, мы совсем забыли про регламент, где прописано абсолютно всё: где жить, что есть, с кем спать, в чём ходить, о чём говорить и так далее и тому подобное. А если учесть, что это не просто граждане, а учителя, которым доверено воспитывать советское будущее, то тут и говорить не о чем, здесь всё должно соответствовать моральному кодексу строителей коммунизма, а если в этом кодексе чего и нет, так на то есть бюро комсомола, партком или на худой конец начальник.
— Мне директриса сегодня всю плешь переела. Целый час меня воспитывала. Хоть из школы увольняйся, — жаловалась вечером Даша Александру Сергеевичу.
— Что так?
— Я видите ли виду аморальный образ жизни. Мне, как комсомолке, не пристало жить с любовником.
— То есть они хотят, чтобы комсомолки с членами ВЛКСМ жили?
— Ты смеёшься, а мне не до смеха. Не сегодня завтра на бюро комсомола вызовут.
— Неужели они на своём бюро будут обсуждать, кто с кем спит?
— Представь себе, будут.
— Господи! И что же они от тебя хотят?
— Они хотят, чтобы мы либо поженились, либо расстались.
— Не понимаю, почему это хотят они? Это должны хотеть мы.
— Должны мы, а хотят они.
— Да затравить они кого хочешь могут. Давай оформим наши отношения, только попозже.
— Когда?
— Не знаю.
— Ну что ж, если ты согласен стать моим мужем, то между нами не должно быть никаких секретов.
— А у нас есть секреты?
— Есть. Я догадываюсь, почему ты сейчас не можешь жениться на мне.
Александр Сергеевич вопросительно посмотрел на Дашу.
— Потому, что ты не Смирнов, не Александр Сергеевич и не учитель русского языка. Верно?
— Верно, — послышался тихий шёпот. — Ты должна знать, с кем хочешь соединить свою судьбу. Я барон Вронский Андрей Петрович, штабс-капитан царской армии, во время войны возглавил партизанский отряд. Когда отряд соединился с нашими войсками, его переформировали в полк, а я стал его командиром, а потом кто-то снова заинтересовался моим прошлым. Вот так я и оказался Смирновым Александром Сергеевичем, сыном потомственного рабочего, никогда не служившим в армии. Теперь ты знаешь мою тайну и можешь принимать решение.
— Своё решение я приняла, когда затащила тебя в свою кровать, и от него не отступлюсь. Но и ты, принимая решение, должен знать мою тайну.
— И у тебя есть тайна?
— Я была на линии Монергейма.
— Ты воевала в финскую?
— Я оказалась там совершенно случайно и пробыла на войне всего один день. Когда наши пошли в атаку, я оказалась среди наступающих. Финны открыли шквальный огонь, и мы залегли. Лежать пришлось целый день, а было тридцать градусов мороза. Когда нас отбили, уцелело только треть полка.
— Что было потом?
— Потом меня отправили в госпиталь с воспалением лёгких и обморожением конечностей. На этом моя война и кончилась.