И не успевает лейтенант Шоноев ещё возмутиться, мол: оборзели совсем, скоро цветмет ковырять начнут, а в радиостанциях только рыжья[8] - 400 гр. и это на глазах у начальства! как антенна из переднего отсека зловеще так высовывается и хлопается на крышу аппаратки.
Лексеича трясёт как каштанку, как будто ему на мизинцы сопли от тапсика[9] кинули и бешено ручку индукторa вращают. Он падает на снег, и, отталкиваясь руками и ногами, на брюхе ездит вокруг костра. Ну пингвин, да и только.
Вмиг из антенны луч вылетел, жёлтый такой, как в тех созидательных снах, и вот тут-то Ганжур, наконец, понял, что всё это бред! Что никакой жизни нет, никакой смерти, разумеется, тоже, и это всё - только один длинный прикол! А коли цэ так, як Колёк размовляе, то я вас таки умаляю, ржите пока вам дают смешно! Но Ганжур - не дешёвый боянист[10], копипасту лить не собирается, и по-другому для себя определяет модель поведения: надо маленькими порциями судорожно выпускать из лёгких воздух, совсем закрыть глаза, щёки растащить до боли в скулах, и даже повизгивать на вздохе, типа словно тебе или сильно больно, или невероятно хорошо.
Вся некогда удручавшая лейтенанта Шоноева картина превращается в короткое зацикленное видео, даже нет! В гифку[11]! Где его краснорожий начальник, подрыгивая пингвиньим телом, исполняет одно и тоже бессмысленное круговое движение, Кравчук с хачём рубят нескончаемый кабель, а его, лейтенанта Шоноева, и напрочь не существует, а есть только свет, эта нелепая гифка, и огрубелая до окончательности музыка!
Из посторонней реальности Ганжур просыпается в своё тело в результате тряски в животе, от боли в лице, и от того, что задохнулся, визгливо вбирая через горло маленькие порции воздуха.
-Ну что, хубун, кошмары мучают? - Валера участливо склоняется над ганжуровским лицом, - не пей ты, заради Криста, с ентой сявухи и не такое привидится.
Ганжур как рыба беззвучно открывает рот и дико смотрит перед собой.
Его смех в своём крайнем проявлении граничит с ужасом.
Но он, даже не удостоив Валеру ответом, тут же снова обозлённо засыпает, не может он смириться с мыслью, что всё окружающее - суть гифка, и состоит из произвольно покорявленных тетрисных кубиков, особенно, когда эти кубики приходят в движение, и его вечно недоразвитой десятилетней ипостаси, поименованной им самим «скелет чапаева в детстве», ничего не остаётся, кроме как играть по навязанным правилам, - останавливать их, убирать лишнее, да ещё этот чиптюн настолько туп, что привыкнуть к нему невозможно.
Следующий сон не лучше был, отвечаю, убай.
У белого бетонного забора окружили какие-то и пинали, били ногами, прижали к гаражу, человек пять, - надо бежать, бежать без оглядки, не останавливаясь, а бежать некуда...
Это гицели, так их называют все, и самый страшный у них, чёрный, с золотыми зубами, всё время говорит непонятные слова. Но его сегодня нет, значит не всё потеряно.
Если поймают, будут портить шкуру, будут выкачивать кровь, к мозгу подключать провода и бить током. А живёт в первом доме бабка, хлопающая каждым утром пластом железа. Выносит в кастрюльке жирное варево, парящее в морозном воздухе нестерпимо. Прямо видно, как в этом паре мерцают сгустки энергии, слюна затапливает весь рот, внутренности сводит судорогой. А у бабки уже Весь Цвет ушёл, вся пыль почти в воздухе.
Бабка справедлива, никогда не кормит одних и тех же подолгу, но она не знает, что всё равно всё достаётся поджарой суке по имени Альфа. Откуда он знает, что её зовут Альфа? Да таких сук всегда зовут Альфами. У неё даже глаза рыжие. Чёрные губы, обрубок сильного хвоста. Все бегают за ней приносят ей самые жирные куски. Бегают за её дырой. Иерархия. Сучье общество.
Ему тоже хочется бежать за дырой, нести ей из бака самое лучшее, но не нравятся её зубы, какие-то плоские, съеденные, как у вырожденки. Как у мутанта-вегетарианца, променявшего истинную плазму на травяной эрзац. Отвратительная, поганая пасть.
На перешейке между улицей революции и поворотом, там, где ржаво лепятся кривые гаражи, обитые листовым железом, в вырытой траншее никогда не бежал ручей. А как бы хотелось, хотя бы перед смертью, увидеть радостно-прозрачный, кристальный даже, поток воды. Сидеть на берегу и смотреть на травинки на дне. На двух берегах полынь, бледно-зелёная и горькая, если плохо, можно покусать эти шишки, цветки с жёлтой пылью, всё пройдёт...