На сцену по очереди выходят небритые мужички в круглых очёчках и что-то говорят, но Ганжур не понимает ни слова, и он уже собирается выйти на улицу, и закрыть за собой доски, чтобы опуститься вниз, на кровать, как видит Ганжоночка.
Ублюдок выходит на сцену и улыбается. Вот это да. Не знал Ганжур, в какого импозантного молодого человека превратится этот его огрызок подсознания. Вы только гляньте: красиво стриженый, в белой рубашке с бейджем, руки чистые, и говорит английска хэлэн:
-Иё джима - эй компьюте гейм ин ве жёнр оф тактикл фёд-персон шютя витф роул-плэингь элементс ве фёд уан оф а сериес оф геймс оф ве секонд Ворлд Во ту. Ве гейм тэйкс плэйс он ве оупэн спэйс Иё джима-но татакай анд из дедикейтед ту ве валиан солдерс оф де дьжяпанес ами, ху фелл ин ве аниквэл файт фо Иё джима айленд.
«Чё»!!! - орёт кто-то у Ганжура в голове, - «Доблестным! Ах ты мразь!! Диды ваивали»!!!
Ганжур, даже не заправив за собой доски, вываливается в квартиру как мешок с биоматериалом оскорблённого ветерана. Не вставая с кровати, допивает из горла бутылку водки и решительно поднимается.
Подходит к старому шкафу, оставшемуся от прежнего жильца, почившего в бозе, а Цэлмэшка никак не выбросит хлам, да не помоет шкаф. Бывший призрак замка Моррисвиль был каким-нибудь костюмером, и шкаф завешан вонючим от инсектицидов реквизитом.
Ганжур разрывает среди этой ветхоты шинель образца второй мировой и фуражку с красным околышем смершевца. Стоя перед зеркалом, накидывает шинель на плечи наподобие бурки, водружает фуражку на свою плешивую таблетку и, сделав грозную рожу, косплеит военного.
Вспоминает, что был когда-то капитаном, и его начинает неудержимо тянуть отсюда, с этой квартиры, из этого города, куда-то туда, в прошлое, где грохочет канонада, рвутся снаряды, пацаны из окоп выкладывают в ютуб ролики, как по ним работает град, а они даже головы не пригибают, где грудастые санитарки таскают носилки с ранеными, где ты вскрываешься мастями в первый день. И нет этого проклятого завода, нет пидораса Лизунчикова, не надо не перед кем пресмыкаться, следуя приказам внутреннего предателя отечества.
Ганжур, как был в этой странной одежде, и даже не надев сапогов, в тапках отправляется на улицу, собираясь совершать подвиги, как какой-нибудь Ламанчский. На Синегорской садится в вагон метро и очень долго едет куда-то на северо-запад, и скоро окажется там, где конечные станции упираются в убогие стеноподобные дома без единого окна с фасада, где третьи южные ворота охраняют хуруулы, словно застывшие в пулемётных гнёздах, в подобных районах не один нормальный человек не станет разгуливать без надобности.
Ганжур высаживается на Театральной, спускается в стеклянной кабине лифта на тротуар и идёт по направлению к театру. Он видит рекламную голограмму - какие-то пятиметровые лицедеи бродят по территории. Один одет в кимоно и в руках у него свиток, который он время от времени разворачивает, и тогда загораются буквы:
«Мотои Митура. Кориолан. Шекспир». Потом голограмма в кимоно заворачивает свиток, и, словно от усталости садится на убогую толстую пятиэтажку.
Ганжур голограммы уже ненавидит всеми фибрами своей обезьяньей души, при всяком удобном случае норовит закрыть глаза, отвернуться, но тщетно - весь город высовывается голограммами в небо на семьдесят процентов.
А этот дом, на котором сидит голографический паяц. Ганжур не знает, откуда такая ненависть к этому кургузёнышу, этому убогому строению, но эмпэтришная стоголосная фуга в его голове раскрывает картину прошлого, и Ганжур видит гараж, откуда Мантень выгоняет свой электромобиль, садит в него Цэлмэшку, и потом они едут в общежитие в Южный дистрикт.
Ганжур эту пасту отключает, что было, то прошло, а на самом деле, боится правды. Вдруг Мантень теперь ему бартолиновый брат, сквиртуазный родственник.
Долго Ганжур бродит вдоль домов, наблюдает издалека за воротами, отмечает, что некоторые автомобили хуруулы пропускают, и всё сплошь военные джипы камуфляжного окраса. В таком его самого отвозили в сортир, помнит он это неприятное время. Никогда не забудет.
Какое-то время Ганжур рассуждает, как ему попасть за кольцо, но Ганжонок скидывает ему мапу старой коллекторной системы, сканирует коридоры на наличие сквозных полостей. Но все на японском, и, пока юный задрот вокабьюлэрит подписи через лингволок, Ганжур, ворча что-то про патриотизм среди молодёжи, идёт на стройку за бывшим трамвайным депо, и там, найдя нужное место, поднимает грязную решётку и спускается в подземелье.
Несколько сотен метров он бредёт по колено в ржавой грязи, и вылезает из люка в сгнивших трущобах. Это контаминационная зона, и крутой извив Уды, лопнувшей уже грязным радиоактивным льдом, слабо фосфоресцирует в наступающих сумерках.