"Мне есть что ответить, мам. - хотел сказать синеглазый, но из его груди не вырывалось ни звука: его голосовые связки, обожжённые раскалённой пылью, если не восстановились до конца. - Просто я не могу говорить.Но я скоро поправлюсь, обещаю. Мне самому очень тяжело, больно, неприятно, неудобно, стыдно. И я не знал, что могу стать кому бы то ни было в тягость. Если бы я знал, я бы, наверное, умер. Я бы постарался умереть, как в детстве старался уснуть. Я ведь всегда был послушным сыном."
Отец ничего не говорил, словно из полу-солидарности с сыном.
Половина получалась, потому что он молчал и не осаживал свою внезапно ставшую раздражительной жену. Просто так, по своим делам, он мог разговаривать - и говорил столько, сколько ему хотелось. Но не в присутствии сына, словно тому врачи запретили слышать голос его родного отца, самого близкого человека.
Иногда перед сном, когда отец курил на одном из лавовых балконов, волной проходивших под их окнами и на перилах которых, широких и округлых, тёплых и восхитительно шероховатых, можно было даже сидеть, как на скамейке, сын жадно вдыхал запах отцовского дыма. Казалось, дым был незаметной, но тёплой поддержкой и протянутой рукой, неосязаемой и голубоватой, но от этого не менее явственной.
И зелья. Все эти зелья, которые ему без конца вливали в рот, причём иногда даже пока он спал, не озаботившись разбудить больного, и из-за побочных эффектов которых он потом жалел, что не может встать или хотя бы протянуть руку. Уже тогда зелья ассоциировались для голубоглазого с одиночеством, стыдом, молчанием и неудобством, и чувством запертости в собственном теле.
Обидно донельзя, - и за себя, и за спящую ведьму, - было ещё и то, что зелья-то были просто орудием спасения жизней, когда они находились в руках целителей и знахарей.
И даже этот дурман был неотъемлемой составляющей отваров, которые в другом случае были бы действительно спасающими жизнь. Ведь, если не захотеть вредить нарочно, даже этот дурман не окажет никакого эффекта на состояние больного, целитель сам снимет его или превратит с легкостью во что-то другое, неопасное и не пугающее.
Зелье может быть добавлено и в обычную "живую" воду, всегда стоящую на своём обычном месте.
А сейчас этот пугающий и жуткий эффект от травм ощутит на себе и эта женщина, невиная и молодая, только его ей нанесут с помощью зелий. Обычных травяных отваров, чтоб их.
Спасать жизнь - медленно отнимать её или подводить к краю, давая иллюзию свободного выбора, когда ни выбора, ни свободы уже нет.
- Зачем она тебе нужна? - спросил синеглазый у темноты, в которой уже сейчас он мог явственно различить белый силуэт.
Белый - чёрный.
Добро - и зло. Они не всегда соответствующего цвета.
- Она так часто вспоминала о тебе... - произнёс приятный низкий голос, в котором слышались явственные похотливые нотки - Она была готова на всё, лишь бы видеть тебя во сне... Хотя бы во сне. На другое она и не рассчитывала.
И Белый, напоминающий привидение, тоже белое, внезапно заговорил, как автоматон:
- Самооценка, низкая самооценка... желание и готовность продать себя или подарить любому желающему, отсутствие уверенности в том, что желающий найдётся, мечты о том, что желающий всё-таки нашёлся и теперь остаётся только проверить, понял ли он, что за женщина перед ним и сколько он за неё отдаст. Или сколько он отдаст ей, за тот факт, что она согласилась быть с ним. Предательство, пропажа, обман, торговля, шлюха...
Тот самый Светлый
Словно усышав этот разговор, девушка на постели глубоко вздохнула и заворочалась. Синеглазый очень надеялся, что она не услышала все эти гнусности в свой адрес. Даже если эта восхитительная девушка, облаадющая всеми возможными достоинствами, не считет себя достойной, при чём здесь "продаваться"? А мужчина и правда должен обеспечивать свою женщину, в том числе и каждодневной уверенностью в том, что она прекрасна. Взять хотя бы её магические таланты и её работу, на которую берут только достойнейших из достойных, только лучших из лучших!
- Мы о тебе говорим, дорогая наша! - издевательски-вежливо произнёс Белый - И даже не о том, как ты дёшево или дорого стоишь - а некоторые женщины ведь и правда любят находить себе цену, чтобы потом находить состоятельных покупателей! Кто-то называет это кокетством, кто-то - проституцией. Кто-то - женской мудростью или хитростью. Но смысл-то, он всё равно один, как ни крути. Низкая самооценка, увы и ах... - произнёс Светлый, глядя на спящую Эви так, словно хотел положить её на тарелку, а потом отломить кусочек маленькой десертной ложечкой.