м сапогом, отбивающим: Так-так Так-так Так-так Так-так Сплошная тяжесть черных дыр в шинелях. Никаких выстрелов. Никаких криков и взрывов. Никакой судьбы. Никакой надежды. Только смиренный стук солдатской панихиды. Белые тени шли, шли бесконечным строем. Они шли, а значит, кто-то находился рядом. То есть тот, кому эти белые тени нужны. Какой-то дирижер, нуждающийся в постоянном пайке из полчищ тонких расстроенных инструментов - он точно где-то был. Можно сказать, он содержался в костях, лимфе и прочей требухе. Мы все им пропитаны. Они идут в бой, а может наоборот - из боя, униформой в небе. И все же - идут и молчат. Странно. Но идут и чувствуют глубокое напряжение. Ждут, пока кто-нибудь в строю не крикнет во весь голос, на всю незримую и незрячую вселенную: "Сорвите лица - я живой!". Как залп Авроры. Они идут жечь и протыкать. Бить и отбирать. Срать и запивать. Убивать. Убивать. Убивать. Убивать. В негативе все равно все мы - черные. И хоть я нахожусь даже не рядом с ними, я все равно ощущаю себя частью этого газвагена, обученного убивать голыми руками. Обученного искусству ненавидеть. Имеющего гениальность выживать. А они скрываются вдалеке, пройдя очередной километр запланированного маршрута, освещенные горелым прожектором. Не здороваются, не прощаются. Молчат и посмеиваются в казенные бушлаты. Просто белые солдаты молча знают свое. Просто белые солдаты смеются среди войны. Среди обязательной войны. *** 15.Чужеродный элемент Фразы улетучиваются сразу после прихода ветра. Облака столпились по полотнищу, выстроились по нитке и пошли, пошли... Как на параде северокорейской армии. По дворам разбросаны трупы, покрытые черной шевелящейся массой. Подойдешь чуть ближе - масса взлетит с гугнивым жужжанием, обнажив проеденные дыры, покружит хаотично недалеко и сядет обратно. Такая эскадрилья. Я прохожу мимо всего этого и не обращаю внимания: вижу такое слишком часто. Мне не надо смотреть туда, тем более подходить. Мне надо к нему. Поэтому я ускоряю шаг, перебираю крохотными ногами по необъятному слою асфальта, делающего ожирение планеты. Хватаюсь за шляпу, чтобы ее не унесло ветром, запыхаюсь и перевожу дыхание. Ускоряюсь. Однако расстояние до цели все увеличивается. Проваливаюсь через подъезды уже махом, безумно возбужденный, как в первый раз, бегу к своему другу на N-ный этаж. И прохожу через закрытую дверь. Он здесь. Я здесь. Мы боимся друг друга. А он сидит на своем стульчике у окна балкона. И я за его плечом прячу сильную одышку. - Привет,- шепчу я ему. Он сначала не реагирует, пялит на обугленные руки, качает головой. И только потом: - Привет. Он так хотел докурить до моего прихода. А теперь язвительная сигарета дребезжит в его руках, дергается вверх-вниз с сумасшедшей амплитудой. Знаете, что мне это напомнило? Такой безумный реверс, перемотка пленки вперед-назад, как если бы кто-то неумелый начал играться с проигрывателем. - Ты не хочешь говорить со мной?- шепчу я ему после минутной задержки. - Нет. Не хочу. Уходи.- еще тише отвечает он. Голос сдавлен, спина сгорблена, хребет выпирает из грязной майки чуть не на сантиметр. Он боится меня. - Знаешь, чего я хотел? Он не отвечает. На самом деле, откуда ему знать, чего я хотел? - Я хотел, чтобы ты боялся. Понимаешь? Боялся. Как жуки боятся тапка. У тебя ведь как...ну, даже не у тебя одного. У вас оно как: вы боитесь всю жизнь. Боитесь наказания от родителей, боитесь начальников, боитесь прохожих... - Я не боюсь тебя. С чего ты вообще это взял? А он все ниже наклоняется, сжимается в чертов вонючий клубок. - ...а потом говорите, что не боитесь. Строите бравады, чтобы вас приняли за своего. Но ты никогда не будешь своим. Понимаешь? Я задаю ему эти вопросы, потому что знаю, что он на них не ответит. Мне не нужны ответы. Мне нужен он. - Ты ни хера не понимаешь, червь. Ты никогда не будешь своим, потому что ты вечно лишний. Ты никогда не будешь лучшим, потому что ты второй, и ты будешь вторым всю жизнь. Ты - чужеродный элемент. Как говорят искренние люди: "Не пришей ****е рукав". А сейчас ты выжимаешься, вьёшься на своей дрянной табуретке, жадно облизываешь окурок, чтобы отвлечься от моего голоса. А посмотреть на меня даже боишься. И занимаешься всякой бесполезной ***нёй, чтобы хоть как-то оправдаться. Почему же ты не лучший? Потому что ты как инструкция на латыни. Ты слишком хитровыебанный и никому не нужный. Зачем тебе читать эти книги? Ницше? Ты хоть понимаешь Ницше? А Шопенгауэра? Ты же работаешь курьером, какого хера ты все это у себя держишь?? Думаешь, прочитаешь полторы умных книги, повырываешь оттуда фраз, смысла которых не знаешь, а потом будешь павлинить перед всякими давалками? Ага! ****ый трус, ты посмотри, как сжался, аж кости трещат. Я сую ему пальцы в уши и вдавливаю их внутрь. - Ты же не любишь меня слушать? М-да...Я бы тоже не стал слушать того, кто постоянно поносит меня. Но ты взгляни на себя, ублюдище! Зачем тебе мольберт с херовой тучей дорогих красок, если ты уже полгода пьешь дешевое пиво из ларька? Ты даже рисовать не умеешь! Куришь "Яву", а слушаешь записи какого-то китайца, которого выдали за Моцарта. Погоди... Это всё для того, чтобы казаться умным? Типа интеллигент? Эх...Понимаешь, я ненавижу снобов. Хуже снобов могут быть только ебланы без мозгов, которые косят под снобов. А хуже них - только ты. Я вдавливаю пальцы по самое основание, пока из его ушей не начинает течь кровь. - Можно сказать, что я просто тебе завидую. У тебя ведь такой охуенно богатый внутренний мир, да? Но вот я ёрзаю пальцами в твоих мозгах и понимаю, что ты просто чмошник, который не может найти себе работу. Таким не завидуют. Слушай, ты ведь много прочитал: Гегеля, Пелевина, Достоевского, Аристотеля и многих других. Ага? Но ты ничего не усвоил из их произведений. Откладываешь все, думая, что сможешь потом хоть что-то сделать. Ищешь в себе сходства с какими-то знаменитыми людьми. Мол, ты левша, как и один сраный ученый, поднявший состояние своими мозгами. Или ты бомжуешь как Диоген. Только великий ученый - это великий ученый, а Диоген - это Диоген. Лежа в кровати, ты заработаешь только пролежни, ушлёпок. Думаешь, бросив университет, ты будешь как Стив Джобс? Нет, нет...У тебя намного больше сходств с глистами, чем просто с людьми. А ты еще и с нормальными людьми себя сравниваешь. Тебе бы, знаешь, просто сдохнуть, да мне не к кому будет ходить потом. Я вижу как его мозги синеют, а он обваливается на пол. Даже стекает, как комок желчи. - Ты ведь жизнь свою посвящаешь не саморазвитию. Когда же ты поймешь это? Ты пердишь в лужу - этому и посвятил жизнь. Знаешь только лишнюю херь, которая нигде никогда не пригодится. И не знаешь самого главного. Не знаешь, как разговаривать с людьми. Не знаешь, как не быть наёбанным. Не знаешь, как подтираться. Ты даже не знаешь, кто я. Я - ЭТО ТЫ *** 16.Прощай Знаете же, в каждом городе бывают старые неблагополучные районы, где стоят дома чуть ли не древнее самого Ильича. У каждого возникает отвращение при взгляде на такие убогие халупы, на их фасады из грязи и лунный ландшафт вокруг. Так вот. В одном из таких маргинальных домишек жил я. В нем жила моя семья вплоть до четвертого колена вглубь: революция. Война. Чистки. Снова война. Холодная война. Оттепель. Застой. Перестройка. Дефолт. Еще моего прадеда забирали в черном воронке именно из этой квартиры, именно посреди ночи, как и меня с моей семьей. Говорят: "будем сносить". Бывайте, дескать. Дом, на самом деле, пора было сносить еще в те времена, когда мой отец брил тут виски и чистил кожанку под звуки "Гражданской обороны". И вроде бы действительно - аварийный дом, надо под снос, но... Он столько знает. Он знает всех урок времен Сталина. Знает всех спившихся соседей, всех наркоманов, бомжей, всю шпану от мира люмпенов. Он знает меня, а я знаю его, и знаю каждый кирпич, кем и когда он был обрыган и кто в каком углу валялся мертвым грузом. Можно подумать, что дом от всего увиденного почти за сотню лет решил покончить с собой. Течет крыша, бутылочным звоном откликаются ломаные жизни, врезаются нетрезвой розой в сердце. Это что-то вроде стокгольмского синдрома, но даже чуть-чуть извращенней. По всем законам я должен спиться. Продать имущество в обмен на дозу грязнейшего героина или крокодила. Повеситься на гнилой чердачной распорке. Это невозможно передать. Это место, где полиция бывает настолько часто, что патрульные уже знают каждого жителя в лицо. *** Крики. Удары. Еще крики. Стоны. Удары. Еще. Еще. Еще. "Дали бы хоть поспать", а не "Что там у них происходит?". Очевидно - ночь. Снова пьяная драка. Снова выезжает наряд. Дверь не открывают. Наряд уезжает. Проходит один день тишины. За ним - второй, третий, а там - уже неделя. Вонь поднимается на весь дом, причем это не привычный запах мочи и перегара, а что-то холодное и копошащееся, что заседает даже не в ноздрях. То, что заседает в поджилках, вызывая судороги. Приезжают, выламывают двери. Я - свидетель. В квартире три трупа - ребенок, женщина и загнувшийся от голода наркоман. Своим сытным соком они выкрасили пол в едкий красно-коричневый, оставили здоровые отпечатки своих силуэтов, размазались по стенам и потолку, чтобы быть съеденными червями, мухами и тараканами. Этот дом видел многое. *** Пожар у соседей. И тут заинтересованность, прежде всего, в собственной безопасности. Не то чтобы люди здесь эгоисты и мудаки, а так - это необходим