о голая после ночи, и смотрит мне в спину. -Ну что, так ты собираешься продлевать? - говорит она, и ее рука проходит по мне вдоль от лопатки вниз по позвоночнику. -Я еще подумаю. - отвечаю ей. -Нашел время думать. На тебе же болячек... -... как блох на дворняге. -Да... тебе хоть как жить недолго. Еще и куришь. Неужели хочешь сказать, что тебе вовсе не интересно протянуть хоть чуть-чуть подольше? -Это и хочу сказать. Закрытое помещение быстро наполняет дым, Смерть слегка откашливается и продолжает донимать меня. -Ба, нашелся циник! "Умереть хочу, жизнь бессмысленна"! Вы такие, блядь, идиоты, что думаете, будто в смерти смысла больше. Ты знаешь, почему человечество так и стоит на месте в этом плане? -Нет... -Тогда дай сигарету, тебе Смерть расскажет правду-матку. Из-за правого плеча показываются белые пальцы, движимые не мускулами, но какой-то непонятной силой злой желчи. Как торговый автомат, она, приняв от меня сигарету, продолжает говорить. -Дело в том, - щелкает кремень зажигалки, - что у вас у всех вместо головы огро-омная жопа. Здоровая задница. Вы и думаете, и говорите, и делаете в основном непонятную и бессмысленную хуйню. А вам от этого и кайф весь прёт. Понимаешь, о чем я? Оттого и ищете смысл в смерти. Даже в грязи под ногтями смысла больше, чем в ваших мотивах. -Может быть.. -Заткнись. Даже сейчас, чертов еблан, не можешь понять, что тебя Смерть жизни учит. Смерть! Жизни! -Мне вообще, если честно, плевать на это. Я же тебя приходую каждую ночь, и ты лежишь в моей кровати, и стреляешь мои сигареты. -Это тоже правильно. А теперь просто измени угол обзора: я за твоей спиной нахожусь каждый день, дышу тебе в шею, пока ты делаешь свое дело, и от самки богомола меня отделяет только то, что когда ты меня дотрахиваешь, мне лень тянуться за косой и рубить тебя. -А все же. Все же я ебал тебя. -Нет, ей-богу, блядь, ты же так издеваешься надо мной? - она даже приподнялась на локте, - У тебя ответ перед носом лежит, а ты его не видишь? Хочешь я тебе откровение расскажу, поведаю смысл жизни? Я уже не глядя сую сигарету за правое плечо. -Ебись чаще, гений! Наслаждайся! Ге-до-низм - вот смысл жизни для самых маленьких! Ты, естественно, после этого так и останешься дегенератом. Что тебе мешает просто жрать и трахать все, что движется? -Ну это слишком просто. Мы ведь не для... -А, так вы, батенька, эстет! Тогда иди-ка нахуй отсюда, попробуй красоту на улице поискать, а? -Тоже логично. Но тебе-то вообще какое дело до меня и моего мировоззрения? Может, меня заебало все, я не хочу уже жить, потому что просто заебался? -Это ты меня заебал. Заебал ты меня. Смерть спрыгнула с кровати, повиляла костлявой жопой и начала одеваться. -Продлевать будешь? - спросила она, застегивая лифчик. *** 7.Тише, это играет Моцарт Всё старо как Мао Цзэдун: глубокие грудные вздохи после пробежки на четвёртый этаж, мокротный кашель, лопнувшие сосуды в глазах, отчего их белки покраснели, как в новолуние. Вытащенные из кармана длинные и исцарапанные ключи, ведь каждый раз смеёшься от того, что так и не научился попадать сразу в чрево замка, и по-прежнему бьешь его мимо кассы, и он кажется ребёнком цвета холодного металла, что имеет глотку с резьбой, и все лицо его как бы измазано в питательном говне, которым кормят обычно этих существ. Щелк. Щелк. Щелк. И каждый раз закрываешь на три оборота - вдруг взломать попытаются? Но все равно знаешь, что дверь открыть можно средним ударом ладони, и продолжаешь закрывать на три оборота. И не берёшь в расчёт того, что даже самому маргинальному домушнику не придёт идея чистить квартиру, дверь которой украшена огромной надписью: "ТЫ БЫДЛО, СУКА". Брось все это. На вешалку, на пол. Ведь нужен один патефон, он единственный, и единственный мужчина, не стремящийся прогнать с матом и криками. Отрываешь от пальто плоть снега кусками, бросаешь на батарею и получаешь извращенное удовольствие, глядя на то, как белые шматы плавятся на этом адском устройстве, когда за окном так усердно разлетаются ещё миллионы таких же твёрдых масс воды. И этот сожженный безымянный снежок медленно стекает под еле теплую батарею, прямо на грампластинку в потускневшей и потрепанной оболочке. Ведь она лежала на столе... Моцарт лежал на столе, нет, я точно помню! Должно быть, ветер... Грубые края бумажного конверта безжалостно сдираются, оголяются ровные округлые контуры чёрного диска с канавами от иголки проигрывателя. Заводишь. Заносишь. Вставляешь. Это сорок первая симфония. То есть Юпитер. Тише, тише! Тише, это играет Моцарт... Аллегро Виваче, так далее; и уже лежишь на пыльном ковре, который, наверно, принадлежит уже больше клопам, чем людям. Вроде и не поднимаешься уже в спешке к квартирной тиши на четвёртом этаже, но грудь ходит, поднимается и опускается в резком темпе, как марш северокорейской армии, и сердце между делом подстраивается под ритм, сочиняя партию баса на ходу. Чуть восточнее тебя с хрипом и руганью, с кряхтеньем и урчанием встаёт солнце, а западнее в то же самое время - садится тот же круглый жёлтый урод. И посередине тело в одних носках; и Моцарт. Даже тараканы, даже грибы на стенах стали милы. И в зеркале отражение свадебного платья, и от этого становится грустно: хотелось бы себе такое, но нет ни денег, ни фигуры, ни свадьбы для него. Но вот уже вспоминаешь, как эта пластинка, облачённая ещё в заводскую пластиковую плёнку, впервые оказалась в квартире, и как с патефона вдруг слетела пыль, и как потом пошло хвастовство перед дружками и подружками: я, дескать, слушаю классику, а вы поэтому ниже меня, непросвещенные. Но, лишь завертелись круги по орбите проигрывателя, сразу похорошело. Будто вместо патефона кто-то поставил баллон с ипритом, и ты умираешь в корчах, но так хорошо становится, что больше ни проблем в офисе, ни проблем со здоровьем. А чувство и вправду физического удовольствия, как морфий в ногу. Кожа покрывается мурашками, то ли от музыки, то ли от прохлады, и давящая, как терновый венец, тишина мешает ходу мысли, хочется закашлять, засмеяться, крикнуть что-нибудь, но... Тише, это играет Моцарт. Под этим полом живут люди, и тело лежит под чьим-то полом, и справа и слева живут такие же тела; и не догадываются, что вот-де, как же просто получить их пресловутый кайф! Трип длиной в 12 минут - первая часть, и хрен знает сколько остальные части - никогда не слушал дальше Аллегро Виваче и, может быть, никогда даже не дослушаешь, боясь узнать, что же будет затем - вдруг, там окажутся какие-нибудь страшные записи голосов покойников? Грудь поднимается сильнее, словно мембрана, натянутая над высокими волнами, и оттого только больше ощущение, что музыка - Моцарт - газ, который так сладок и который так хочется вдохнуть побольше, но который так убивает. Нос сопит. Громко. Не услышал бы кто. Кажется, нужно лечиться, иначе гайморит, и гной, и он забьет дыхательные пути, и умрёшь молодым телом... Не дыши. Не смотри. Тише, это играет Моцарт *** 8.Гражданин Луны Горожанин просыпается. Он видит в геометрии окон подергивающийся пейзаж с копошащимися картонными птицами, бледное-бледное небо, - и закрывает глаза. Захлопывает веки так сильно, что глазные яблоки вот-вот надорвутся, неспелым соком расплывутся по кровати, стекут на пол и останутся там засохшим серым пятном. Горожанин встает с кровати. Но уже темнеет, и он снова ложится, коротает время до начала следующего дня, надеясь, что тот окажется хоть немного длиннее предыдущего. Горожанин не знает, как назвать такую жизнь. Если подумать, то он знает всё. Конечно, всё, кроме того, что действительно понадобится. Ведь он даже не знает, как назвать такую жизнь. Для прохожих, идущих навстречу Горожанину, он является Никем, кроме помехи движению. Для близких же Горожанин всегда был эрудированным и интересным в общении человеком. "Но почему же? - спросит себя Горожанин, - Я же не знаю абсолютно ничего путного, говорю всякую бессвязную чушь, только кажусь смышлёным. " Это он только так думает. Возможно, если Горожанин пойдет дальше поверхностных мыслей, возведется в Квадрат, он найдет то, что наслаждается своей мнимой важностью, отгораживается от всяких намёков на самолюбие, чтобы прикрыть полную беззащитность от Ответа. Горожанин не занимается ничем полезным. Он не строит, не лечит, не управляет. Квадратный Горожанин считает себя творческим Горожанином. Он считает себя другим. Ни за что бы Горожанин не признал себя лучше других. "Так я покажусь скромным", - скажет он. Это он только так говорит. Конечно, никогда бы Горожанин не признал себя и хуже других. Но об этом он даже не догадывается. Этот мрак знает только Квадратный Горожанин. Горожанин боится всяких вещей. Но это он только говорит, что боится высоты; на самом же деле Горожанин боится вопросов. "Кто я? " Так и останется неозвученным даже в мыслях. Горожанин не знает ответов. Горожанин многого не знает. Только кажется знающим и мудрым. И он никогда не ответит! Ни на что! Потому что ответ будет - НИКТО! Он не понимает простого: если возвести Горожанина в Квадрат, то получится настоящий ницшеанский сверхчеловек. Квадратный Горожанин знает, что Ноль нельзя возвести в квадрат. Горожанин vulgaris же об этом никогда не подумает. Горожанин идёт по улице, а навстречу ему - Никто. Он не знает, кто они - эти Никто; но в то же время всё