— Это не важно, — бормочу я.
— Нет, важно! — говорит она быстро, но в ее словах слышится какая-то запинка.
Словно она сейчас заплачет.
— Мина. — Я начинаю плыть к ней, но она отворачивается и ныряет. Она скользит под водой, а когда выплывает, уже не понять — это слезы или вода текут по ее лицу.
Больше мы эту тему не поднимали.
Неделю спустя мы идем на вечеринку к Эмбер. Эмбер, самодовольно улыбаясь, пробирается ко мне через толпу на веранде.
— Почему ты мне не сказала? — вопрошает она, накручивая на палец выгоревшие под солнцем локоны волос. Мы выходим во двор. Дом Эмбер стоит у самой реки, и я наблюдаю за плывущими по ней уточками.
— Чего не сказала?
— То есть, Мина и тебе не рассказывала? — распахивает глаза Эмбер. — Наверное, мне не стоило...
— Эмбер, колись уже, — перебиваю ее бормотание. Я могу быть стервой, когда придется. И все же я лучшая подруга Мины, как бы Эмбер ни пыталась ею стать.
— Мина спит с Джейсоном Кемпом.
— Что? — Я чувствую, как кровь приливает к лицу. Приходится крепче сжать стакан, иначе уроню его.
Я инстинктивно ищу Мину. Когда наши взгляды встречаются, я понимаю: она это спланировала, она этого хотела, она ждала, чтобы я узнала — и во мне поднимается ненависть к ней.
Это самый жестокий ее поступок по отношению ко мне, но, по правде говоря, не мне ее винить.
После двух недель, когда она постоянно висит на шее Джейсона, они целуются в любом удобном месте, и своим взглядом она давит на меня, наказывает меня, я все же не выдерживаю. Глотаю таблетки и захлебываюсь рыданиями.
Месяцами я была на грани, принимая слишком много, заглушая боль. Заглушая в себе ее. Настает следующий шаг, эволюция моего падения.
Это словно американские горки, скольжение вниз по наклонной, боль выжигает изнутри, ударяя прямо в голову. Приход — мимолетный, но такой прекрасный — затопляет меня, и я тянусь за бóльшим, пока он не исчез полностью. Что угодно, лишь бы стереть ее из памяти.
Но некоторые раны не затягиваются. Как бы их ни лечили.
31
СЕЙЧАС (ИЮНЬ)
Дома я разглядываю доску с доказательствами на обороте матраса, потому что мысли занимают только они. Я снимаю фото Кайла, разрываю пополам и бросаю на пол, едва сдерживаясь, чтобы не потоптаться по нему.
— Софи? — В дверь стучится мама. — Папа сказал, что у тебя болело колено. Я заехала домой, чтобы проверить тебя.
— Секундочку. — Я с трудом опускаю матрас. Одеяло валяется на полу, а у меня нет времени, чтобы заправить постель, так что я просто бросаю его на кровать, засовываю порванное фото Кайла под подушку и сажусь поверх всего этого бардака. — Заходи.
Видя меня покрасневшую и виновато выглядящую, она хмурится. Зная маму, у нее должен быть список того, на что нужно обратить внимание, когда дело касается дочери-наркоманки.
— Что ты прячешь? — спрашивает она.
— Ничего.
— Софи.
Я вздыхаю, слезаю с кровати и достаю спрятанную под тумбочкой обувную коробку. Открываю ее и вываливаю содержимое на стеганое одеяло.
— Просто смотрела фотографии.
Мамино выражение лица смягчается, и она берет одну фотографию, на которой мы с Миной стоим, обнявшись, в неоново-зеленых шапочках для плавания и розовых купальниках.
— Как раз перед твоим скачком роста, — говорит мама.
Забираю у нее фотокарточку, пытаясь вспомнить, когда она была заснята; один из солнечных деньков на занятии по плаванию. У Мины нет переднего зуба, значит, нам около десяти лет. Тем летом она перелетела через руль велосипеда, когда обгоняла меня. Трев всю дорогу до дома бежал, неся ее на руках, а после я видела, как он проверял велик и можно ли на нем ездить.
— И перед множеством других событий, — отвечаю ей. Убираю фото назад в коробку и собираю остальные, с глаз долой.
— Нам надо поговорить. — Мама садится на край моей кровати, а я продолжаю собирать фотки, просто чтобы чем-то занять себя. Замираю на той, где мы с Тревом стоим на палубе его лодки и высовываем языки. С краю розовое пятно: от пальца Мины, попавшего в кадр.
— Прости за мои слова о твоем эссе для колледжа, — продолжает мама. — Напиши о том, что хочешь рассказать.
— Все нормально. И ты прости, что я накричала на тебя.
В ее руках фото, где я, пухлая и радостная, сижу на коленях у тети Мейси.
— Ты же знаешь, — раздаются тихие слова, — что моя мама умерла от передозировки.
Я поднимаю на нее взгляд, настолько удивленная ее словами, что роняю стопку фотографий.
— Да. — Быстро наклоняюсь, чтобы их поднять, благодарная, что мне не придется смотреть прямо на нее.
Мама редко рассказывает о бабушке. Мой дед живет в доме, который построил своими силами. После аварии он хлопнул мне по плечу (слишком уж сильно) и сказал: